Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [201]

. Хотя эти ограничения могут казаться помехой, они парадоксальным образом способствуют стабильности режима, поскольку обычные люди в повседневной жизни чувствуют себя менее угнетенными [♦ 6.3], а те, кто испытывают неудовлетворенность, могут свободно покинуть страну [♦ 6.2.2.1]. Европейский союз как полузавершенный стержень цивилизации сталкивается со следующей дилеммой: должен ли он быть политической областью тяготения западной цивилизации или только экономической. Другими словами, должны ли институты ЕС представлять сообщество ценностей или сообщество интересов. Однако здесь приходится признать, что без необходимых средств, позволяющих привязать государства-участников к западной цивилизации, ЕС не может быть сообществом ценностей: на самом деле между идейными либеральными демократиями и патрональными режимами, ищущими в ЕС только источники ренты, мало общего. Кроме того, существующие проблемы ЕС снижают его привлекательность и силу тяготения, тогда как православная цивилизационная область тяготения, в которой Россия активно пытается ослабить Запад [♦ 7.4.3.2], оказывает на посткоммунистические государства – члены ЕС активное влияние. У этих двух цивилизационных областей, несомненно, разные цели: ЕС интересует уровень безличных институтов, а Россию – уровень личных сетей. Это означает, что Путин активно пытается встроить местные правящие элиты в свою патрональную сеть[1050], а главные патроны в Центральной и Восточной Европе, а также на Балканах обращаются к нему в поисках законных и незаконных услуг[1051]. Излишне говорить, что его не интересуют формальные институциональные изменения или качество демократии в этих странах – это забота ЕС, который борется с несоответствующими требованиям безличными правилами, чтобы предотвратить коррупцию, кажущуюся лишь отклонением, в якобы демократических в своей основе странах. Неспособность признать системность коррупции, а также влияние России на патрональные сети или представление об этих явлениях как о единичных «дефектах» делает ЕС уязвимым для кооптации его отдельных членов в православную цивилизационную область тяготения[1052].

До определенного момента разные уровни интеграции в Союз можно сгладить путем формирования клубов по интересам, включающих как восточных, так и западных членов, по примеру того, как Германия защищает Венгрию, пока Орбан позволяет немецким транснациональным корпорациям платить меньше налогов. Но в итоге ЕС либо (a) выберет «двухскоростной» режим, оставив «непослушные» страны в буферной зоне между западным и российским цивилизационными полями тяготения и исключив их из более глубокой интеграции с западными государствами-участниками (вероятно, являющимися членами еврозоны)[1053], либо (b) совершит переход к федеративному устройству, существенно расширив общую сферу действия законодательства. Последнее, однако, потребует, чтобы национальная и европейская идентичность европейских граждан были одинаково сильны.

7.4.5. Зависимый характер капитализма и глобальные связи локальных патрональных сетей

Политическая интеграция часто начинается с сильных экономических связей, которые, в свою очередь, являются ключевыми элементами любой международной интеграции. Во время холодной войны в Соединенных Штатах и западном цивилизационном блоке господствовал преимущественно капитализм, а не коммунизм. Соответственно, идея свободной торговли легла в странах западного блока на благодатную почву, и по этой причине в XX веке появились крупные транснациональные корпорации (ТНК)[1054]. После распада Советского Союза посткоммунистические страны, сделавшие ставку на западную интеграцию, вскоре стали участвовать в мировой торговле гораздо активнее, чем страны, оставшиеся в православном цивилизационном поле тяготения.

Даниэль Грос делает обзор развития экономических связей в интересующем нас регионе, сравнивая посткоммунистические государства – члены ЕС и страны СНГ[1055]. Из его анализа стоит упомянуть три красноречивых факта. Во-первых, страны, ориентированные на Запад, заключили международные торговые соглашения намного раньше, чем страны СНГ. Двусторонние соглашения между ЕС и странами Центральной и Восточной Европы с переходной экономикой начали формироваться уже в 1991 году, а Чехия, Венгрия, Польша, Румыния, Словакия и Словения стали членами Всемирной торговой организации (ВТО), взяв на себя обязательства по либерализации международной торговли, в 1995 году. Напротив, из стран СНГ стандарты свободной торговли, предложенные ВТО, до 2000 года были приняты лишь Кыргызстаном, а Россия вступила в соглашение только в 2012 году, Таджикистан – в 2013 году, Казахстан – в 2015 году, а Азербайджан, Беларусь и Узбекистан имеют статус наблюдателей (по состоянию на 2019 год)[1056]. Во-вторых, государства – члены ЕС более интегрированы в международное разделение труда. Грос приводит статистические данные о доле внутренней добавленной стоимости, содержащейся в экспорте страны, показывая, какая часть производственных цепочек продукции страны находится в пределах ее границ. С этой точки зрения, «Россия – это крайний случай, поскольку более 90 % добавленной стоимости в экспорте производится на локальном уровне. Этой цифры следовало ожидать, учитывая, что в экспорте России преобладает сырье. На другом полюсе находятся страны Центральной Европы с переходной экономикой, которые хорошо интегрированы в „фабрику под названиваем Европа“. В этих странах лишь немногим более половины валовой стоимости экспорта составляет внутренняя добавленная стоимость», которая происходит не от продажи природных ресурсов