Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - [104]

Лишь в 1930-е годы, в условиях депрессии, фашизма и второй пятилетки в СССР, споры о расчете при социализме возобновились. СССР был неэффективен по всем перечисленным традиционным причинам, говорил Фридрих Хайек, ученик Мизеса: отсутствие выбора у потребителя, неповоротливое распределение ресурсов, отсутствие вознаграждения за инновации. Однако Хайек отказался от ключевого тезиса Мизеса – неспособности государства рассчитывать так же точно, как рынок. Социалистическое государство могло эффективно заменять рынок, как говорил еще Бароне, при условии, что оно располагает точной информацией. Проблема заключалась в том, что оно никогда не смогло бы осуществлять расчеты достаточно быстро.

Гарольд Роббинс, коллега Хайека и профессор Лондонской школы экономики, посетовал на то, что для точного расчета плана «потребовалось бы вывести миллионы уравнений из миллионов статистических данных, основанных на многих миллионах отдельных вычислений. К тому времени, когда уравнения будут решены, информация, из которой они исходили, устареет и их придется рассчитывать заново»[327].

Это вызвало оживленный обмен мнениями. Левый польский экономист Оскар Ланге подчеркивал, что Хайек и Роббинс сделали левым большую уступку[328].

Ланге примыкал к школе умеренных социалистов, которые отошли от марксизма и верили, что социализм можно построить, исходя из принципов теории предельной полезности. Он показал, что если вы сохраняете потребительский рынок и оставляете людям свободу выбирать место работы, но планируете производство всех товаров, то процесс проб и ошибок в социалистической экономике концептуально не будет отличаться от процесса, который предопределяется ценами. Неудовлетворенные потребности в экономике дают о себе знать не через движения цен, а посредством дефицита и переизбытка товаров. В ответ центральное управление снабжения просто переформулирует производственные квоты.

Большинство независимых наблюдателей считали, что Ланге доказал выдвинутую им идею. После войны даже эксперт ЦРУ по советской экономике заключал: «Конечно, социализм может функционировать… В этом доводы Ланге, безусловно, убедительны»[329].

Тем не менее нам следует вернуться к спорам о расчетах по причине, которая должна была бы быть очевидной: сегодня технологии разъедают ценовой механизм, но при этом не происходит становления плановой экономики. А суперкомпьютеры и большие данные делают доступными расчеты в реальном времени, которые Роббинс считал невозможными. Роббинс говорил о миллионе в кубе. Это петабайт, ставший теперь единицей, которой мы измеряем производительность суперкомпьютера (петабайты действий в секунду). По мнению некоторых левых, это возродило мысль о том, что «планирование может функционировать» – для этого нужно лишь решить проблему вычислений при помощи технологий. Действительно, в посткапиталистической экономике проблема вычислений не стоит по той причине, о которой Мизес говорил в 1920 году.

В «спорах о расчетах» 1930-х годов обе стороны отвергали трудовую теорию стоимости. И социалист Ланге, и ультракапиталист Хайек верили, что предельная полезность – это единственное объяснение того, что создает стоимость. Поэтому для обеих сторон мысль о переходе, в ходе которого система, основанная на дефиците, уступает место системе, основанной на избытке, – это неисследованная территория. Если капитализм и государственный социализм представляют собой лишь два разных способа рационального распределения продуктов до тех пор, пока не будет достигнуто равновесие, то переход от одного к другому – это лишь технический вызов, но не революция.

Однако, как отмечал еще Мизес, если трудовая теория стоимости верна, то проблема расчетов вообще не возникает. Проблемы распределения товаров, выявления приоритетов и вознаграждения людей, внедряющих инновации, могут решаться в рамках системы, основанной на трудовой стоимости, потому что все можно измерить при помощи одного и того же мерила. Мизес признавал, что социализм возможен, но лишь в том случае, если существует «легко узнаваемая мера стоимости, которая даст возможность производить экономические расчеты в экономике, где отсутствуют и деньги, и обмен. Только труд можно считать такой мерой»[330].

Тем не менее Мизес отклонил трудовую теорию по стандартной причине, признававшейся в Вене 1920-х годов, т. к. ее нельзя использовать ни для измерения различных уровней квалификации, ни для применения рыночной стоимости к естественным ресурсам. Оба этих возражения легко преодолеть. На самом деле, они проистекают из недопонимания теории Маркса. Маркс ясно объяснял, что высококвалифицированный труд можно измерить как величину, кратную низкоквалифицированному труду, а трудовая стоимость, воплощенная в сырье, представляет собой лишь труд, который потребовался на его добычу и транспортировку.

И наконец, в работе Мизеса, посвященной расчетам, есть вторая ценная догадка: настоящим посредником между спросом и предложением в рыночной экономике является не торговля между компаниями, а финансовая система, которая устанавливает цену на капитал. Это проницательное наблюдение сохраняет свою значимость и сегодня: если мы стремимся к посткапиталистической экономике, то нам требуется не только нечто лучшее по сравнению с рынком для распределения товаров, но и нечто лучшее по сравнению с финансовой системой для распределения капитала.