Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему - [103]
Поскольку на протяжении длительного времени темпы роста в Советском Союзе превосходили темпы роста на Западе, кейнсианские экономисты восхищались плановой экономикой. Ее хаотичный упадок с самого начала предсказали пророки неолиберализма – Мизес и Хайек. Если сегодня мы хотим разработать проект перехода к посткапитализму, то мы должны серьезно отнестись к критике Хайека и Мизеса. В свои самые плодотворные годы они были не просто критиками советских реалий – они настаивали на том, что даже в развитой стране любые формы планирования обречены на провал.
Это хоть и странно, но правда: возможность построения социализма некогда была ключевым принципом традиционной экономики. Поскольку маржиналисты полагали, что рынок – это совершенное воплощение человеческой рациональности, их не смущала идея – пока она оставалась лишь мыслительным экспериментом – о том, что всезнающее государство может достичь тех же результатов, что и совершенный рынок. «Обе системы не отличаются по форме и ведут к одной и той же цели, – писал итальянский экономист Вильфредо Парето в знаменитом учебнике, – результат очень значим»[323].
В 1908 году его коллега Энрико Бароне подробно изложил, как социалистическое государство может рассчитать ровно те же результаты, которых рынок достигает вслепую. Бароне показал, что, используя линейные уравнения, можно выявить самые эффективные формы производства, потребления и обмена. «Это был бы невероятный, колоссальный труд… но это не было бы невозможно», – писал он[324].
Для маржиналистов то был символ веры: в теории совершенный план, разработанный государством, имеющим совершенные знания и способным рассчитывать в реальном времени, так же хорош, как и совершенный рынок.
Но здесь был подвох. Прежде всего, государство, как и рынок, не может заранее рассчитать то, в чем возникнет потребность. Поэтому каждый годовой план на деле представляет собой эксперимент, причем не в малом, а в очень крупном масштабе. Рынок может корректировать себя в реальном времени, плану же на это требуется больший срок. По мнению Бароне, коллективистский режим будет таким же анархичным, как и рынок, но в большем масштабе. И на практике государство никогда не сможет располагать совершенным знанием или производить расчеты достаточно быстро, поэтому обсуждение этого вопроса осталось чисто научным.
Лишь потрясения 1917–1921 годов превратили «социалистические расчеты» в конкретный экономический вопрос. В 1919 году Германия и Австрия предприняли неудачные попытки «социализации», ранняя советская военная экономика была провозглашена формой коммунизма, а в недолговечной Баварской советской республике всерьез обсуждались планы по немедленному упразднению денег. Плановые экономики перестали быть мыслительным экспериментом, превратившись в неминуемую вероятность, к которой стремились с некоторым фанатизмом.
Таков был контекст, в котором Людвиг фон Мизес писал книгу «Экономический расчет при социализме» (1920). Рынок, говорил Мизес, действует как вычислительная машина: люди делают выбор, продают и покупают вещи по определенной цене, а рынок определяет, был ли их выбор правильным. Со временем это обеспечивает наиболее рациональное распределение дефицитных ресурсов. Если устранить частную собственность и начать планировать, вычислительная машина выходит из строя: «Без экономического расчета не может быть экономики. Поэтому в социалистическом государстве, где невозможно проводить экономические расчеты, не может быть никакой экономики в том смысле, в котором мы ее понимаем»[325].
Что же до стремления левых упразднить деньги, то Мизес объяснял, что оно не имеет значения. Если вы продолжаете использовать деньги, но при этом подавляете рыночный механизм путем планирования, вы снижаете способность денег подавать ценовые сигналы. Но если вы устраняете деньги, вы устраняете и мерило спроса и предложения: распределение превращается во вдохновленное гадание. «Таким образом, – говорил Мизес, – при социализме любое экономическое изменение становится делом, успех которого нельзя ни оценить заранее, ни определить ретроспективно. Это блуждание впотьмах»[326].
Мизес сосредоточился на трех ключевых слабостях реального планирования: государство не может рассчитывать так же быстро, как это делает рынок; государство не может поощрять инновации; а когда дело доходит до распределения капитала между основными отраслями, то, в отсутствие финансовой системы, этот процесс становится громоздким и необдуманным. Мизес предсказывал, что в результате планирование приведет к хаосу и, прежде всего, к перепроизводству низкосортных товаров, которые будут никому не нужны. Оно будет работать какое-то время, потому что «память» об адекватных ценах будет оставаться частью системы, но, как только эта память сотрется, наступит хаос. Поскольку его предсказания относительно жизни и смерти советской экономики оказались верными, его книга стала священным текстом для правых сторонников свободного рынка. Но в свое время она не имела большого влияния.
