Post Scriptum - [33]

Шрифт
Интервал

Меланья Ивановна не отвечала, словно и не слышала ни одного, сказанного Смыковским слова.

– У Ипатия же Матвеевича, – продолжал он, – у него… – Антон Андреевич не выдержал и опустил глаза, – у него всё ладно, и ему уж скоро на поправку идти…

– Оставьте, – прервала его Телихова, – не следует вам Антон Андреевич лгать, пусть даже и заботясь о покое моём. Ведь я всё уже знаю…

– Что же вам известно? – испуганно спросил Смыковский.

– Я самое страшное уже знаю, – отвечала Меланья Ивановна, – приходили сегодня ранним утром из участка, да всё мне рассказали. А я, пока ещё мальчикам не говорила. Не решаюсь.

Телихова не плакала. Она всегда была далека от слёз. В её лице, в глазах, было столько боли и тоски, что Смыковский сразу понял, утешать её не имеет никакого смысла.

– А что же с вами? Петя сказал мне, что доктор был.

– Был. Это верно. Да помочь не смог. Мы ведь с Ипатием Матвеевичем в ожидании дочери нашей находились. Всё мечтали, какая она будет, как величать станем… Вот несчастье пришло. Само пришло, не звали. Нет Ипатия Матвеевича, и дочери никогда уж не будет. Доктор объяснил, что это со мной от нервного припадка случилось. А теперь уж кажется, и мне долго не прожить. Чувствую я, что им там нужнее.

– Помилуйте, Меланья Ивановна, не говорите так, у вас же мальчики. Как же им, без отца, без матушки жить?

– Вся моя тревога о них, да переменить ничего невозможно. Оттого и доктора здесь нет, что он меня за безнадёжную счёл, велел лежать, да конца дожидаться.

– Погодите, погодите, голубушка вы моя! – повторял Антон Андреевич, вскочив со стула, – Да я сейчас вам другого доктора, совсем другого! Да он излечит вас, и вы ещё подниметесь!

– Присядьте, присядьте ещё, мне уж совсем немного осталось, это я наверное знаю, и боюсь не успею сказать вам всего.

Смыковский заметил, как тяжело ей становится говорить.

– Я знаю… Знаю о заводе вашем, и сочувствую вам от всего сердца, ведь погибло то, что вы трудом своим создали, вам очень тяжело сейчас, и всё же, умоляю, не оставьте в горе моих сыновей. Батюшка вы мой, Антон Андреевич, помогите им в сиротский дом устроиться, иначе ведь они, как есть сгинут, – с этими словами, Меланья Ивановна всё же не сдержалась и заплакала. Желая стереть поскорее слёзы свои, она, с невероятными усилиями, постаралась поднести руки к лицу, но тут же уронила их беспомощно на постель.

– Я обещаю вам, и обещаю при том клятвенно, что никогда не оставлю сыновей ваших в нужде, – произнес Антон Андреевич, взяв её слабую, почти безжизненную руку в свою, – Но скажите, ради Бога, чем же мне помочь именно вам? Как уменьшить ваши страдания?

– Мальчики, только мальчики мои беспокоят меня… Кабы я знала, наверное, что судьба их сложится легко и радостно, я ушла бы счастливой к мужу моему, без которого мне и день прожить, тяжкая мука.

– Ипатий Матвеевич был и остается мне другом, а потому я не отправлю его сыновей, хоть куда-нибудь, а особенно в сиротское заведение. Все они станут жить при мне. В моём доме, где, я верю, и остальные, так же, как я, будут им рады.

– Справедливость и милость Божия не обойдут вас, – сказала Меланья Ивановна, и лицо её, бледное, измученное, озарилось едва заметной улыбкой, – Вы меня от тяготы избавили… Благодарю вас за это… Теперь же, пожалуйста, покличьте сюда моих мальчиков… Я сама объясню им, что у них впереди…

Антон Андреевич, распахнул торопливо двери, и мальчики, шумно спорящие о чем-то между собой, тут же затихли, и по одному вошли в комнату. Самый младший из них, Артемий, бросился к матушке и обнял её.

– Подойдите ко мне и остальные, – велела строго Меланья Ивановна, – Теперь послушайте, – Телихова замолчала, переводя дыхание, но затем, собравшись силами, вновь продолжила, – ВЫ уже взрослые… Совсем большие… И то, что я говорю сейчас, вам должно принять смиренно и стойко, если же не сумеете так, то более я не смогу любить вас… Так вот, слушайте… Батюшка ваш, Ипатий Матвеевич, сегодняшним днём скончался.

Петя вздрогнул и отвернулся. Трифон и Викентий испуганно переглянулись.

– И хотя, отца более нет у вас, вы тем не меньше, никогда его не забывайте… Теперь обо мне…

Мальчики, смотрели на матушку не отводя глаз, и со страхом ждали, что же ещё скажет она им.

– Я умираю… И осталось мне совсем немного. Уже я смертные знамения вижу…

– Матушка! – закричал вдруг Артемий, и вытирая маленькими ладошками мокрые от слёз щеки, и рыдая, принялся целовать её. Другие сыновья, не сговариваясь, так же устремились к ней, и уселись на её постели с обеих сторон. Меланья Ивановна сдерживалась уже с трудом. Она боялась показаться перед детьми слабой, беспомощной, и оттого, старалась говорить сурово и без чувств.

– И вот, когда я умру, все вы станете жить у Антона Андреевича, в его доме… Обещаете ли вы подчиниться этой моей воле? Отвечайте теперь…

– Обещаем, – согласились с плачем мальчики.

VII.

Прошла ночь и ещё один день. Дети Телиховых появились в доме Антона Андреевича отрешенные, молчаливые. Говорили они только между собой, при других же всё больше попросту кивали головами или не отвечали вовсе. Полина Евсеевна сильнее остальных, жалела несчастных мальчиков, и они, среди всех отмечали её, единственную, своей приветливостью.


Рекомендуем почитать
Остап

Сюрреализм ранних юмористичных рассказов Стаса Колокольникова убедителен и непредсказуем. Насколько реален окружающий нас мир? Каждый рассказ – вопрос и ответ.


Розовые единороги будут убивать

Что делать, если Лассо и ангел-хиппи по имени Мо зовут тебя с собой, чтобы переплыть через Пролив Китов и отправиться на Остров Поющих Кошек? Конечно, соглашаться! Так и поступила Сора, пустившись с двумя незнакомцами и своим мопсом Чак-Чаком в безумное приключение. Отправившись туда, где "розовый цвет не в почете", Сора начинает понимать, что мир вокруг нее – не то, чем кажется на первый взгляд. И она сама вовсе не та, за кого себя выдает… Все меняется, когда розовый единорог встает на дыбы, и бежать от правды уже некуда…


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).