Посох в цвету - [3]

Я – сердце, полное терзаний

Неутолимого огня.

Я – блудный сын среди твоих созданий.

Я только блудный сын, – благослови меня!

XX. «Над пустынными полями видится…»

Вячеславу Иванову

Над пустынными полями видится

В облачках серебристая лествица.

До меня ли Любовь унизится?

Ты ли, Крепкий, грядешь из-за месяца?

Через грудь мою руки скрещаются,

Я вступаю на путь неизведанный, –

И ступени так томно качаются

Под пятой, землистому преданной.

От низин задымились туманы,

Голубые с алыми отливами.

Чей-то смех прозвенел так странно.

Белый образ под черными ивами.

Устоишь ли, воздушная лествица?

Отойдешь ли, чудо недостойному?

Серый зверь притаился у месяца.

В очи смотрит небесному Воину.

XXI. СТРАСТНЫЕ СВЕЧИ

Отвращайте свечами страстными

Тучу белую, тяжелую градом.

Призывайте Господне имя:

Смилуйся, Пастырь, над стадом!

Синеалых молний изломы

Плещут крыльями, как гневные птицы.

Прогремят многотрубные громы,

Долу велят склониться.

И презрительно туча минует,

Взыскуя нив не заклятых,

Где сожгли уже свечку страстную

В темных, пугливых хатах.

XXII. НАПРАСНО

Колючей молнией венчанное Чело

Точило кровь с высот… Печальный, тихий дождь

Багрил поля. Сквозь желоба несло

Рубинную струю. И мы взывали: «Вождь!

Божественная жертва! За тобой

Все потечем… Неизреченный час!

Покинем очаги и бледною толпой

Все устремимся на призывный глас!»

Пролился тихий дождь. И огненный закат

На клочьях сизых туч гневливо трепетал,

И сладкий свет надоблачных лампад

Блеснул – и ночь сошла… И каждый засыпал!

А поутру докучный, белый свет,

Как бич, сгонял к заботам и трудам.

И дню угасшему мы говорили: «Нет!

Ты был ли там? Нет! Как верить облакам?»

XXIII. СОРАСПЯТЫЕ

Горькая складка скривила уста.

Кровь пролилась на ланиты.

– «Если Ты – Бог, сойди со креста!

С нами вместе сойди Ты»…

Мертвенно тело на древе, – в ночи

Руки так бледны, так хилы.

Слабо у Лика струятся лучи;

Тлея, мерцают, унылы.

– «Ветру ли славу Твою унести?

Ночь ли украдет победу?

Вместе по крестному шли мы пути,

Ты не поможешь соседу?

Или погибнем, пройдем без следа?

Будут злодейства – забыты?

Если Ты – Бог, сойди со креста!

С нами вместе сойди Ты!»

XXIV. ЭОЛОВА АРФА

Ты, да ветер, да арфа эолова

На столбе, в голубой вышине.

Тяжко дремлется… Мало веселого!

Как в горячечном пышет огне

Изнемогшая степь. Трескотание

Замирает усталых цикад.

И растет, искушая, стенание,

Оловянные петли звенят…

Через степь, через степь дымносерую

Преклоняется нудный быльняк…

Нынче горестно в Господа верую:

Нынче Бог – будто тот же бедняк.

На крыльце прикорнул Он у хижины,

Загляделся в бесплодную степь…

И, к Предвечному странно приближены,

Все влекут бесконечную цепь:

Ты, да ветер, да арфа эолова…

Ах, уснуть бы, уснуть… Не могу!

Затомила коробка из олова:

Топором бы хватил по столбу!

XXV. В НЕДРАХ

Плесень по сводам, осклизлые стены.

И рудокоп, ночью и днем,

С чахлым огнем.

Вянущим, тающим, – в долгие смены

Медленным мерно стучит молотком…

Кони понурые вдоль галереи

Гулко катят груды камней.

Окрики: гей!

Плавно дрожат седоватые шеи,

Вислые губы темничных коней.

Словно над гробом, поют молотками…

Слышишь удар? То динамит

Скалы громит.

Цепи тележек бегут за конями.

Снова и снова гремит и гремит.

Мнится, рассядет утроба земная.

Дух заняло… В глубях земли –

В желтой пыли –

Скорбные тени, огнями качая,

Движутся, движутся. Мимо. Прошли…

XXVI. В МУЗЕЕ

Зародыши людей! примите мой привет,

Бессмертные в спирту, меж кукол восковых,

Желудком пьяницы (что тоже много лет

Черпал бессмертие из чарок огневых) –

И слепком гнусных язв, карающих порок!..

Зародыши людей! я знаю: ваша пыль

Мрачит лазурный день, и сточных труб поток

Подземной Летой мчит неявленную быль…

Миры планетные, безумною пятой

Низринутые в мрак и хаос сил слепых!

Здесь, рядом с женщиной, сообщницей больной,

Я вас приветствую меж кукол восковых.

XXVII. КОЛЕСА

И колеса кругом были полны очей.

Иезекиил, X, 12

Сон молнийный духовидца

Жаждет выявиться миру.

О, безмысленные лица!

О, разумные колеса!

Ткут червонную порфиру.

Серо-бледны, смотрят косо.

И под гул я строю лиру…

За ударом мчатся нити.

И на лицах нет вопроса,

И не скажут об обиде.

И зубчатые колеса

Поцелуев вязких ищут.

На железный бег смотрите!

Челноки, как бесы, рыщут.

Напевая дикой прыти,

Свиристит стальная птица.

Рычаги, качаясь, свищут.

Реют крылья духовидца.

XXVIII. ДА И НЕТ В.В. Розанову

I. «Художник, женщина и солнце! Вам дано…»

Художник, женщина и солнце! Вам дано

Родить… Вы матери, о Трое!

Художник, кисть твоя! Вот солнце золотое,

Освободясь от туч, ударило в окно.

Покров упал. Сияньем залита,

Нагая плоть безгрешна, как мечта.

II. «Вглядись во мрак, печальный богомаз…»

Вглядись во мрак, печальный богомаз.

Кто здесь с тобой средь кельи омертвелой?

Бросай же камнем в этот призрак белый!

Но ты в смятеньи… – не отводишь глаз

И руки тянешь к ней – и только лишь

«Будь проклята» молитвенно гласишь.

XXIX. «Зову тебя в воды хрустальные…»

Зову тебя в воды хрустальные,

К безгрешным объятьям маню.

Засмотрятся ивы печальные

На белую тайну твою.

Ты в брызгах идешь, окропленная,

И ты высока под луной,

Навстречу любви устремленная,

Подхвачена синей волной.

Плывем мы, как духи бесплотные.

И ты далека в глубине.

Гляди – огонечки болотные

Кивают нам, будто во сне.

И ластились руки воздушные…