Посох в цвету - [23]

Им в первый раз здесь довелось влюбиться,

Моя любовь их в первый раз зажгла.

II

ЖАВОРОНКИ

Глаза – изюмины, хвосты и струйки крыл

Бесформенно-уютны, как пеленки:

Такими пекарь взору вас явил,

Печеные из теста жаворонки!

Вы на окне возникли – будто сон,

То парами, а то с птенцом на спинке,

Что шариком нелепым припечен,

Сощурившим пугливо маковинки.

Здесь у окна нельзя не постоять

И, грея кулаки, не подивиться,

Как будет пекарь мышцы напрягать,

Как он с зимой бестрепетно сразится.

«Истомно в лазурности плавясь нещадной…»

Истомно в лазурности плавясь нещадной,

Смолистые почки страдальчески рвутся,

Две желтые бабочки к любви безоглядной

В дыхании юга, утопая, несутся.

Курчавы, полки серебристые облак

Качаются, тают, синеют, темнеют;

И гром обрывается, угрюм и неловок

Как отрок, чей голос, ломаясь, немеет.

И больно, о други, опять признаваться,

Что кубок вешний хмелит, как бывало,

Что солнцем повелено устам – улыбаться,

Хотя бы ты, сердце, безутешно рыдало.

«Душа угрюмая, и в стародавнем вкусе…»

Душа угрюмая, и в стародавнем вкусе

Влекусь я к таборам, кочующим по Руси,

К шатрам, разметанным среди больших дорог,

Где синим вечером запляшет огонек,

Котлы запенятся и, заплетаясь кругом,

Мужи суровые к пленительным подругам

Тесней содвинутся. Короткие слова

Лениво падают. Темнеет синева.

В хрустальной высоте роится улей Божий.

Гудит алмазный хор… Таинственней и строже

Раздастся ржание стреноженных коней;

А в песне плачущей услышишь: «Пожалей

И не губи. Твоя». Так бред любви недужной

Один безумствует под кровом ночи южной;

И остановится бесстрашный конокрад,

Ударит в грудь себя – и повернет назад.

……………………………………………………

Как сладко большаком скакать во весь опор

На краденом коне… Там позади позор

И мука смертная, но конь всегда с цыганом,

И легче на пути падет он бездыханным,

Чем выдаст всадника, сдавившего бока,

Чья сухощавая когтистая рука,

Едва дотронувшись, рукой хозяйской стала

И степью повлекла, куда душа алкала…

И кто ответит нам – скакал ли здесь цыган

Иль птица ловчая упала за курган?

«Как печальны глаза, где часами, во мгле мутно-белой…»

Как печальны глаза, где часами, во мгле мутно-белой

Отражался взлохмаченный лес, потемневшие срубы,

Дрема псов на крыльце и вороны полет омертвелый, –

Как печальны такие глаза и как сердцу отзывному любы.

СОЛОВЕЦКИЙ ИНОК

Беглец житейских бурь, пустынным островам

Под солнцами крестов ты дух свой предал мощный;

Восторг мечты твоей – лазоревым волнам,

И сердца трепеты – молитве полунощной.

Монах и мореход, благословясь, весло

Из рук святителей приемлешь: путь опасен,

Но сила их с тобой, и свято ремесло,

Когда плывешь, смирен, покоен и бесстрастен.

Звеня, бежит волна, послушна под кормой,

Не ранит красота морян зеленокудрых,

И в сердце укрощен прельстительный прибой

Напевами псалмов властительных и мудрых.

«Что ни день, как пчела, ужалит…»

Что ни день, как пчела, ужалит.

Умирает,

Как пчела, когда жало оставит.

Что ни день, островок мой всё меньше.

Путь мой — уже,

Разъяренные волны – выше.

Если любишь меня, – не мучай.

Станем тише и лучше.

И друг к другу прижмемся — под тучей.

Наше сердце – как пленная белка.

Ты любила? –

Вот хочу, чтоб ты руку на грудь положила,

Как сиделка,

И о том, что вдали – позабыла.

«Пусть слова тоски бесплодно отшумели…»

Пусть слова тоски бесплодно отшумели:

Кто, скажи, скорбит над женской раной?

Посмотри, как из серебряной купели

Золотой возносится младенец, –

И с улыбкой материнской, несказанной

Позовешь глазами: здравствуй, месяц!

И пока, одна, пройдешь пустынным садом,

Нежный луч с тобой не разлучится;

Он заметит, он ответит ясным взглядом,

Приведет, смеясь, к любимой тени.

И тогда, смирясь, захочешь поклониться

Палачу – и станешь на колени.

«Жарок полдень. Небо как пергамент…»

Жарок полдень. Небо как пергамент.

Голубое желтым пережгло.

И в зияньи трещин под ногами

Черное скорбящее чело.

Кто-то небо запечатал, строгий.

Будем скоро святость поднимать,

Осадим и межи и дороги,

Чтоб упала темная печать.

Повернем очами Матерь Божью

К неродимым, к проклятым полям,

Чтоб вздохнула над убогой рожью,

Помогла обмершим колоскам.

Будет плакать свечка на краюху,

Залучится венчик золотой…

Ты простишь ли древнюю старуху,

Что зовется, горькая, землей?

«Слышно – ноет истомно сирена…»

Слышно – ноет истомно сирена:

Слышно – сердце мое простонало.

Белый голубь из темного плена

Улетел бы – крыло поломало.

И, взволнованный, зову я внемлю…

Знаю, лжет мне узывная Майя,

Но люблю твою дальнюю землю

И тебя… И тебя, дорогая!

Пусть осилен грозой неизбежной

Белый голубь и сорван с лазури.

Принимаю твой вызов мятежный,

О сирена, зовущая бури,

Чтоб за час роковой и единый

Расквитаться с забвенною долей

И меж скал над ревущей пучиной

Целовать этот коготь соколий.

«Это случилось недавно и вовсе нежданно…»

Это случилось недавно и вовсе нежданно,

Это случилось совсем, о, совсем неизбежно…

С ветки слетает листок, обнажается небо так странно,

Синее небо глядит – и знаешь, что небо безбрежно.

С сердцем случилось как с тихим потоком природы,

Сердце предела достигло и путь начинает обратный.

Годы росток прозябал – шелухой отметаются годы.

В чаще блуждая, беглец услышал призыв благодатный.

«Только и знаю – леса да овраги…»

Только и знаю – леса да овраги,