«Посмотрим, кто кого переупрямит…» - [9]

А ты в кругу лучись –

Другого счастья нет –

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

Он только тем и луч,

Он только тем и свет,

Что шопотом могуч

И лепетом согрет.

И я тебе хочу

Сказать, что я шепчу,

Что шопотом лучу

Тебя, дитя, вручу…

23 марта – начало мая 1937

Как по улицам Киева-Вия

Ищет мужа не знаю чья жинка,

И на щеки ее восковые

Ни одна не скатилась слезинка.

Не гадают цыганочки кралям,

Не играют в Купеческом скрипки,

На Крещатике лошади пали,

Пахнут смертью господские Липки.

Уходили с последним трамваем

Прямо за город красноармейцы,

И шинель прокричала сырая:

– Мы вернемся еще – разумейте…

Апрель 1937

На меня нацелилась груша да черемуха –

Силою рассыпчатой бьет в меня без промаха.

Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями, –

Что за двоевластье там? В чьем соцветьи истина?

С цвету ли, с размаха ли бьет воздушно-целыми

В воздух убиваемый кистенями белыми.

И двойного запаха сладость неуживчива:

Борется и тянется – смешана, обрывчива.

4 мая 1937

II. Надежда Хазина и Надежда Мандельштам – Осипу Мандельштаму: письма

Милый, милый, как соскучилась…

<17/30 сентября 1919 г.>[18]

Милый братик!

От вас ни единого слова уже 3 недели. ‹…› Не знаю, что с собой ‹…›.

Здесь есть журнал, редактор Мизинов[19], он просит Ваши стихи и разрешение напечатать Ваше имя в списках сотрудников.

Если вы согласны дать, можете телеграфировать мне заглавия стихов, я их дам, а деньги привезу или перешлю Вам.

‹…› Знать, но ничего не писать – глупо. Я ужасно волнуюсь, что что-нибудь случилось, бегаю целые дни за пропуском и ищу вагон, но не знаю, выезжать или нет. На днях пропустила отличную оказию. В смысле денег я улажу дома – сегодня мои имянины, и я получу пару колец, которые продам, будет на дорогу и на месяц – 2 жизни.

Пожалуйста, дайте, наконец, знать ясно, ведь неприятно. Надя Х.

Подробности Вам расскажет Паня[20].

О Гришеньке[21] тоже.

Жду телеграмму.

<конец сентября – начало октября 1919 г.>[22]

…услыхала, что я <хочу,> вызнавала и сказала, что я свободна, что здесь голод, холод, дороговизна, и что если я не могу быть без вас, то я вольна взять деньги и билет к вам.

Если не смогу сейчас, то <через> неделю, две, три – всё равно. Н.

Только что звонил Илья Григ<орьевич>[23] и сказал, что мы сможем ехать в четверг. Если удастся, я выеду в Харьков и в Харькове буду ждать инструкц<ии>, ехать ли в Крым или ждать вас в Харькове. Вы дадите телеграмму на Прокопенко[24] или Смирнова[25], или, самое лучшее, выезжайте в Харьков.

Я в Крым не хочу – я хочу вас видеть, а если в Харькове нельзя будет жить, то мы поедем вместе в Киев, – тогда вы сможете прямо к нам заехать – скажете, будто я побоялась ехать одна, и вы мой провожатый.

Милый, милый, как соскучилась. НХ.

<начало октября 1919 г.>[26]

<Я> ужасно боялась, что с вами случилось, – очень уж страшное было <время>. Но записка такая неопределенная, что я все-таки ничего не знаю о вас. Вы пишете, что собираетесь в Киев, – зачем? Отчего хотите уехать из Крыма? В Киеве скверно, мокро и дорого, и ходят рассказы о Крымских рад<остях>. Я всё время собиралась уехать к Вам, но вначале была возня с пропуском <и> вагоном, теперь с плацкартой ‹…›. <Я> устала ‹…›

‹…› никак не могу без вас. Приезжайте в Киев. Не знаю только, сможете ли вы здесь устроиться. Здесь выходят 5 или 6 газет, несколько журналов, т<ак> ч<то> в денежном отношении будет сносно, но комната и, главное, всякие осложнения. Маккавейский[27] уезжает на фронт. Жекулин[28] в Киеве, они на вас чего-то сердятся в “ Летописи”. А халдейка из “Софиевская 3”[29] даже причитала, что <если> она вас увидит, то выцарапает в<ам глаза>. Нельзя ли устроиться в Х<арькове>? ‹…›

<13/26 октября 1919 г.>

Милый дружок!

Получила 13 октября телеграмму, отправленную 18 сентября. Здесь холодно и очень беспокойно. Страшно волнуюсь, как вы проедете. Здесь ходят всякие страшные слухи о дороге, я очень трушу и волнуюсь. Посылаю вам письмо с Исааком[30]. Вы его встретите в Харькове, он вам всё расскажет о том, как мы живем в Киеве. Очень прошу, перед отъездом дайте мне телеграмму, постарайтесь передать письмо. Сейчас дорог каждый день, если решили приехать, приезжайте скорее.

Очень скучаю, здесь страшно скверное настроение и вообще мрак.

Привет А. Э.[31], почему вы о нем ничего не пишете? Надя.

19 ноября 1931 г., Москва[32]

Нянечка моя родная!

Я так и знала, что ты захворал, и всё беспокоилась, что тебя нет. Голуба моя, что с тобой? Как сердце? Смотри не расхворайся, а главное, не выйди слишком рано и ничего от меня не скрывай. Очень мне грустно, что ты больной. Очень прошу, если к 4 часам поднимется t°, вызови врача. Не запускай. Есть ли деньги? Ко мне даже, если t° упадет – не приезжай – не пущу. Отлежись дома. Позвони (45–20) Коротковой – расскажи про квартиру. Женя тебе расскажет о враче – все анализы дали благоприятный результат – о туберкулезе нет и речи.

Целую тебя.

Нелюша.

Надя.

Целую маму.

23 декабря 1935 г.[33]

‹…›

Основное дело: я жду Щербакова[34]. ‹…› На что ориентироваться? На Крым? Мне кажется, да. Пиши мне. Здесь была Н<ина> Н<иколаевна>[35]. Я ее раз видела. Она говорит, что купить дачку – от 11/2 до 3 тысяч. ‹…› Нужно поговорить со Щербаковым. Это я знаю твердо.