Последняя вода - [32]

— А весной у нас вообще красотища! — мечтательно вздохнул Петренко, когда закончилась дегустация. — Видите клумбы? Тут такие цветы вырастают! Да что клумбы — в апреле на территории заставы вокруг стоят тюльпаны. И знаете сколько? До двух с половиной тысяч. В столичных парках таких не увидишь…

Как-то уж утвердилась у нас, литераторов, традиция: бывая на заставах, мы ищем сюжет, подавай нам прежде всего рассказ о преследовании нарушителя, в крайнем случае об учебе и всяких приключениях, о суровости службы. Это в общем-то и понятно, что в очерках, статьях и повестях самое значительное место отводится именно службе. Она — главное, и с нее почти всегда начинаешь разговор с начальником заставы. Но вот в тот раз все пошло наперекор традициям. Суровость жизни?! Да, она была налицо и начиналась сразу, там, за высоким побеленным дувалом из необожженного кирпича, который пограничники выстроили, чтобы хоть как-то отгородить свой оазис от губительного, знойного дыхания пустыни, изнуряюще жаркого летом и пронзительно холодного зимними ночами.

А на зубах все еще скрипел песок после долгой дороги по барханам.

Я не спрашивал о службе еще и потому, что, уже отправляясь сюда, знал: застава была на хорошем счету, и какие бы ни были проверки, всегда оценки ставились самые положительные. Скажу больше. Никогда, за все время существования заставы, ни одному вражескому лазутчику не удавалось тут перейти рубеж советской границы. А были попытки. И последнего нарушителя задержали совсем незадолго до того моего приезда. Боевой поиск был в памяти многих.

В тот день, когда я гостил на зеленой заставе, все шло своим извечным, раз и навсегда установленным чередом: уходили на границу наряды, проводились занятия, чистилось оружие и писались письма домой. Петренко много раз тогда вызывали к телефону. Шла служба!

Его, Федора Ивановича, служба была такая же обыкновенная и такая же беспокойная, как и у сотен других начальников застав. Но было и что-то другое. Что? Кажется, я не совершу ошибки, заметив, что Петренко до ухода в запас любил службу по-своему. Она заключалась для него не только в этом строгом распорядке пограничной жизни. Его служба была (а он начал с солдата, был сержантом и старшиной) и в этих зеленых аллеях, наперекор природе выращенных на голом месте, которое кто-то из солдат-туркмен назвал Хошов — «Последняя вода». И потому эта «последняя вода» не иссякала, а платила щедрую дань человеку за его труды. И, видимо, не может родная земля обмануть надежды человека, если он любит эту землю, какой бы суровой она ни была. Он посвятил свою жизнь защите этой земли и хотел, чтобы она была красивой. И она стала красивой.

Любовь эта и теперь передается молодому солдату, который, приезжая сюда служить, вместе с боевым оружием, с участком государственной границы принимает в наследство от старшего товарища клочок цветущего оазиса, чтобы затем передать его тому, кто придет его сменить.

«Последняя вода»!..

Нет, она никогда не станет последней. А будет течь бесконечно, как бесконечна вера в жизнь…

Нет, не ветер заносит в лесные дебри косточки вишен, не он сажает яблоньку в поле и тем более не он способен развести сад в горячих песках. Все объясняется удивительно просто:

Живет на земле Человек!

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Когда же точно случилось наше первое знакомство?

Лавры первооткрывателя. Ох, как мучают они порой нашего брата! И каждый пишущий норовит потом внушить герою: «Ну вспомните… Это же было в таком-то году… Я беседовал с вами и…» А уж когда он получил известность, этот парень…

Избавиться от сомнений и тщеславных надежд помог мне архив самого героя. Действительно, кто выбросит газету или журнал, где о нем впервые что-то было рассказано и, разумеется, рассказано хорошее. Итак, это второй номер «Огонька» за 1958 год. Журнал поместил небольшой снимок с подписью: «Овчарка Туман. У нее 30 золотых медалей, 11 ценных призов… Ее хозяин Вячеслав Петрович Дунаев. Ему 18 лет. Он работает водолазом, а по вечерам помогает бригадмильцам». И уж потом только состоялась наша встреча, и в октябре 1959 года газета «Советская Россия» напечатала репортаж «Слава едет на границу». Это было второе упоминание о Дунаеве в центральной прессе. С той поры, собственно, и началась его чекистская служба. Началась с пограничной тропы.

Я и начну свой рассказ с осени пятьдесят девятого года. В Москве проходило совещание отличников пограничных войск. Съехались, слетелись люди со всех концов страны: с Сахалина, Чукотки, Камчатки, из Украины, Туркмении, Азербайджана, Грузии, из Прибалтики… Собрались, чтобы поделиться передовым опытом службы, рассказать о делах своих и делах товарищей. На трибуну поднимались жизнерадостные парни, подтянутые, крепкие, остроумные и бесспорно бывалые. Об этом можно было судить по отливающим золотым и серебряным блеском боевым медалям и орденам — наградам за честную службу Родине.

Лицо широкоплечего, стройного сержанта, что поднялся на трибуну, показалось мне очень знакомым. Ну, конечно же, это был Анатолий Михайлов, герой недавних тогда пограничных событий на одном из наших южных рубежей! Всего за полгода до этого я писал в газете о том, как он со своей собакой Наждак действовал в сложной и ответственной операции по задержанию вооруженной группы нарушителей — агентов одной из иностранных разведок. Михайлов и его товарищ Борис Запорожский были тогда удостоены боевых наград — орденов Красной Звезды, большая группа воинов получила медали «За отличие в охране государственной границы СССР».