Последняя ночь любви. Первая ночь войны - [60]
Действительно, было прохладно. Над вершинами елей веяло холодом, и меня пробирала дрожь. На мне была лишь летняя блуза из зеленого шевиота и брюки из легкого, как полотно, материала. Приятно было накинуть на ноги попону.
Дома Драгославы, выстроившиеся по обеим сторонам шоссе, кажутся одинаковыми в темноте. Мы останавливаемся у придорожной корчмы.
— Давайте выйдем... Выпьем по стакану вина, пока передохнут кони. Василе, присмотри за ними. Может, и перекусим, я ведь выехал наспех.
Под навесом в белесом свете фонаря вокруг нескольких столиков сидят, тихо беседуя, горцы-крестьяне. Рядом со скрипачом, в одиночестве — здоровый усатый малый с мутным взглядом. Он пьян. Он знает, что все на него смотрят, но он погружен в свой особый мир. На столе стоят четыре стакана для музыкантов. Он снова заказывает выпивку. Из-за соседнего стола (доски на тоненьких столбиках) кто-то кричит ему:
— Эй, Нистор, за тобой уж ребята по деревне гоняются, дразнятся...
Он улыбается; из-за усов улыбка кажется еще шире.
— Пусть гоняются, жулики... чертенята...
— Эй, Нистор, послушай, хватит с тебя... Сегодня-то суббота, да ведь потом — два праздника подряд, и в понедельник святая Мария... Не работают... Прибереги денежки, чтобы выпить завтра вечером.
— Ладно, ладно... У меня есть на что выпить и послезавтра... А тебе-то какое дело?
Музыканты здесь — не цыгане, а крестьяне с гор. Тут кобзарь, скрипач, третий играет на нае[19], четвертый бьет в барабан. Их печальное и протяжное пение не имеет ничего общего с цыганской надрывной сентиментальностью. Правда, почти в каждой песне строка сопровождается двумя-тремя «ох» или «эх», но эта припевка — не вопли, исторгаемые из груди (когда у поющего глаза вылезают на лоб), а внутренний отклик. Голос певца при этом звучит без нажима словно под сурдинку, он проникнут человеческим чувством, ибо песни эти грустные. Они так же далеки от пошлых «гармонизаций», что фабрикуют учителя музыки, как пастухи на глянцевых настенных календарях — от настоящих чабанов. В то время как городские дамочки, кокетничая «национальным», распевают «Красотку с гор», которая набила оскомину на всех «художественных фестивалях», здешние песни имеют горький привкус подлинности — камней, дубовой коры, в них веет дыхание печали, сожалений, жаркой любви. Любовь эта не «идиллична», она замешена на грусти. В них чаще всего говорится о мужчинах, которые сгибли от любви, о женщинах, которые любили многих. В этих песнях гор есть хмель греха, ибо почти в каждой из них женщина любима, хоть она и неверна (странное совпадение с самыми утонченными стихотворениями Бодлера и Верлена с их древним греховным сладострастием). Тело любимой вероломной женщины становится еще ценнее, болезненно дороже, ибо многие терзали его в своих объятиях, и сами они побеждены и впали в отчаяние, как и тот, кто поет. Это и святыня, и вожделение в греховности. Любовь в большинстве случаев — это горькое братство.
Но такого певца, как в этот вечер, я еще никогда не встречал.
Он спел и много раз слышанную песню:
Слова связуются и печалью и внутренней улыбкой, и вся песня словно нашептывается тому, кто сидит перед недопитым стаканом. Затаенная грусть звучит и в олтенской песне:
И моя любовь тоже является сюда, как грешное видение.
Полковник заказал закуску к вину и замешкался; его тоже захватила красота пения. Во мне словно трепещет легкими крыльями какая-то ненужная нежность. Здесь, на перепутье дорог, я чувствую, что вся душа моя раскрывается, как рана. Эта встреча с песнью земли так странно сочетает муки моей городской любви со страданиями, накопившимися, словно гуща, на дне этой общей народной души на перекрестке. Парень, который пьет, теребит усы и слушает в одиночестве, опершись на руку щекой, поворачивается к певцу:
— Спой еще!
И слушает самую горькую песнь любви, греха и горя, сложенную в этой горной долине:
Голос, жаркий как вино, начинает запев мужественно, полным звуком, словно призыв, потом делает быстрое колено на словах «лист граната», и первый слог звучит глубоко, напряженно, как излом самого страдания. Потом безыскусный зов «Ляна» рвется из истерзанной груди, но тотчас мужественно подавляется, чтобы завершиться шуткой, игрой, улыбкой, в то время как цимбалы льют слезы. И наконец все замирает глубоко в груди, на протяжном первом слоге, звучащем как отголосок боли. Вся песня — клубок чувств, которые вопреки воле мужчины рвутся наружу, в порыве страстной муки, но придушены гордостью и горечью и заволоклись скорбью, словно попытка стойко улыбаться в корчах страдания. Этот «олененок» смешивается со смутным воспоминанием о городе:
Без аннотации В истории американской литературы Дороти Паркер останется как мастер лирической поэзии и сатирической новеллы. В этом сборнике представлены наиболее значительные и характерные образцы ее новеллистики.
Конни Палмен (р. 1955 г.) — известная нидерландская писательница, лауреат премии «Лучший европейский роман». Она принадлежит к поколению молодых авторов, дебют которых принес им литературную известность в последние годы. В центре ее повести «Наследие» (1999) — сложные взаимоотношения смертельно больной писательницы и молодого человека, ее секретаря и духовного наследника, которому предстоит написать задуманную ею при жизни книгу. На русском языке издается впервые.
Марсель Эме — французский писатель старшего поколения (род. в 1902 г.) — пользуется широкой известностью как автор романов, пьес, новелл. Советские читатели до сих пор знали Марселя Эме преимущественно как романиста и драматурга. В настоящей книге представлены лучшие образцы его новеллистического творчества.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Без аннотации В историческом романе Васко Пратолини (1913–1991) «Метелло» показано развитие и становление сознания итальянского рабочего класса. В центре романа — молодой рабочий паренек Метелло Салани. Рассказ о годах его юности и составляет сюжетную основу книги. Характер формируется в трудной борьбе, и юноша проявляет качества, позволившие ему стать рабочим вожаком, — природный ум, великодушие, сознание целей, во имя которых он борется. Образ Метелло символичен — он олицетворяет формирование самосознания итальянских рабочих в начале XX века.