Последняя ночь - [2]

Не знаю, правда, не знаю. Этот портрет, не слишком аккуратный, сделанный как будто второпях, где-то нечеткий, до сих пор хранится у меня в ящике прикроватного столика, по неизвестным причинам руки не поднимаются его выбросить. Иногда я достаю его и подолгу рассматриваю в свете настольной лампы. Днем такого желания не возникает, но ближе к ночи, стоит сумеркам поглотить сонный город, в голову начинают лезть странные навязчивые мысли. Я смотрю в очерченные карандашом глубокие глаза, в жизни, не на рисунке, очень светлые, и невольно пытаюсь представить, что он сейчас видит. Какую-нибудь длинноволосую красотку в неглиже? Или подвешенный наверх экран в любимом спортивном баре? А может, он давным-давно уехал из родных мест за лучшей жизнью, как когда-то я сама; может, он изменился, повзрослел, обрел другие привычки

Убираю рисунок обратно в ящик всегда с одной и той же мыслью завтра же, прямо с утра, отправлю его в урну. И каждый раз не могу сдержать своего обещания.

Зато прекрасно справляюсь с другим никогда, ни при каких обстоятельствах больше не возвращаться к прошлому.

Глава 1

ВАРВАРА

Мольберт, мой давний друг, стоял у самого окна просторного светлого помещения. Можно сказать, мы переехали вместе он появился у меня на следующий день после того, как я обосновалась в этой квартире, твердо решив начать новую, по возможности счастливую жизнь. На холсте постепенно вырисовывалось симпатичное женское лицо, а я, высунув от усердия язык, в полной мере способствовала этому процессу.

На мне была только длинная, заляпанная разноцветными пятнами футболка, свободная, не стесняющая движений, очень удобная. В своей квартире я вообще надевала минимум одежды, предпочитая чувствовать себя комфортно, раз уж все равно некому обращать внимания на мой непрезентабельный внешний вид. Старая футболка давным-давно растянулась до неприличных размеров и теперь свободно свисала с плеч, но я уже так к ней прикипела, что выбросить, сменить на что-то более новое и красивое, рука не поднималась.

Зазвонил телефон. Увлеченная тем, чтобы правильно подобрать пропорции будущему портрету, я какое-то время старательно игнорировала надоедливые звуки, доносящиеся из спальни. Никаких важных звонков в это утро я не ждала, бабуля в случае чего позвонила бы мне на мобильный, как, впрочем, и Дмитрий, и кто-либо другой, имеющий отношение к худучилищу, в котором я работала. Однако мобильный молчал, а вот неведомый абонент не унимался. Включился автоответчик, и я, навострив уши, обратилась в слух, благо открытая дверь в спальню не слишком заглушала звуки.

— Алло, Варвара, это Татьяна Олеговна, — донеслось до меня неторопливое, но более чем ошеломляющее начало будущего монолога. От неожиданности я выпустила из рук карандаш и повернулась в том направлении, откуда вещала женщина, звонок от которой по вероятности мог сравниться разве что с моим водворением в кресло Белого дома.

Этот голос, твердый, с неизменными металлическими нотками в каждом произнесенном слове, как гость из прошлой жизни, остро резанул обострившийся слух. Даже спустя несколько лет я отчетливо помнила эту интонацию, которую Татьяна неизменно пускала в ход, когда вынуждена была разговаривать со своей горячо любимой невесткой в моем лице.

Железная, абсолютно непробиваемая леди, воплощенное зло и самый настоящий терминатор в юбке, моя бывшая, воистину незабываемая свекровь. Однажды в порыве вдохновенной фантазии я нарисовала ее портрет, и она на меня смертельно обиделась, хотя рисунок был отличный это подтвердили все, кому довелось его лицезреть. Только одной Татьяне виделись «намеренно искаженные черты лица, тяжело выпирающий подбородок» и, мое самое любимое, «многоговорящий оскал».

Поразительно небрежный пассаж про такой оригинальный оскал я помню очень ясно, как будто кто-то педантично напоминает мне о нем каждое утро, в строгий унисон со звонком будильника.

— Семен попал в аварию, — продолжила между тем Татьяна, явно испытав немыслимое облегчение от того, что приходится говорить именно с автоответчиком, а не лично со мной.

Я в растерянности смяла заляпанный краской подол футболки и опустила глаза вниз. Слова Татьяны, словно с огромной неохотой, перекатывались от одного полушария к другому, но общий смысл не спешил дойти до меня в полной мере.

— Он сейчас в больнице, в тяжелом состоянии. Машина всмятку, просто чудо, что там ничего не успело загореться до того, как к месту аварии подоспела помощь. она помолчала, подбирая слова. — Я не знаю, зачем ему это нужно, но он попросил меня позвонить тебе. Возможно, он надеялся, что ты

— Алло, — сбросив с себя кокон неведения, я в считанные секунды оказалась у телефона, порывисто схватила трубку, с силой зажав ее между ухом и ладонью. Татьяна Олеговна?

Семен Егорович, мой бывший свекор, всегда относился ко мне намного лучше, чем я того заслуживала. Он, в отличие от жены, никогда не судил предвзято, на все смотрел сквозь призму неизменного оптимизма, заряжал отличным настроением всех вокруг, не заботясь, кто перед ним друг или враг. Наверное, поэтому они всегда жили с Татьяной душа в душу, в чем-то ограничивая, а в чем-то, наоборот, дополняя друг друга. В свое время Семен безоговорочно принял известие о том, что я теперь законная жена его сына, сразу же, не колеблясь, приписал меня в члены своей семьи, а однажды даже назвал дочкой, признавшись, что любит меня, как родную. Я тоже к нему прониклась; кажется, еще никто и никогда не относился ко мне так, как этот необыкновенный человек. Создавалось впечатление, что наш стихийный разрыв с Владом он переживал даже сильнее меня, звонил, надеялся, что мы образумимся и не станем крушить сгоряча. Его надежды не оправдались.