Последняя любовь - [7]

Сам Фрычо, однако, с отвращением гнал от себя мысль об этой злосчастной, по его мнению, цифре и с помощью косметики и хорошего настроения старался выглядеть молодым человеком. Чтобы скрыть излишнюю полноту, он немного наклонялся вперед и никогда не выпускал из пухлой, холеной руки монокля, — пан Вевюрский старательно подражал аристократам. Фрычо не представлял себе жизни вне круга титулованных и богатых людей. Сам он титула не имел, но зато обладал значительным состоянием и после матери унаследовал весьма полезные связи в высшем свете. В своем кругу Вевюрский выглядел наисчастливейшим из людей. На его круглом румяном лице всегда было разлито сладчайшее блаженство, и губы под его черными усиками складывались как бы для смакования избранности, — этого самого лакомого для него в жизни яства. По этой же манере складывать губы можно было заключить, что он впитывал в себя собственные слова, как бы упиваясь все время нектаром своих мыслей. Однако как обманчива бывает внешность! Фрычо Вевюрский отнюдь не был счастлив и твердо знал, что не будет им до тех пор, пока ему не засветит факел Гименея.

Но на пути к желанной цели стояли почти неодолимые преграды.

Разве мог он жениться на женщине не своего круга? Женитьба хотя бы на раскрасавице, умеющей со вкусом одеваться (а эти два достоинства Фрычо больше всего ценил в представительницах прекрасного пола), но не принадлежащей к привилегированному обществу, страшила его призраком мезальянса. Однако прелестные ручки графинь, княжон и богатых наследниц до сих пор подносили ему, правда, искусно сплетенный, но, увы, гороховый венок[31].

Пребывая постоянно в ожидании, в исканиях, надеждах, Фрычо не теряя времени развлекал модных красавиц и внимательно изучал дамские туалеты. Он считался тонкими знатоком этого предмета, и не одна светская красавица, входя в гостиную, спрашивала его: «Пан Вевюрский, к лицу ли мне это платье?» А он, весь светясь от счастья, отвечал: «Madame, я бы советовал опустить кружева чуть ниже et de retrousser un peu le bout de votre ruban[32]».

— Il n'y a comme monsieur Вевюрский pour les détails[33], — злословица Изабелла.

— Не нужно ли вам, пани Изабелла, сделать какую-либо покупку, — услужливо спрашивал в ответ Фрычо, — je suis à votre service[34].

— Mais oui! Купите мне в лавке два аршина голубой ленты, pas plus large que ca[35].

И Вевюрский бежал в лавку и покупал два аршина голубой ленты.

Одновременно с Вевюрским на террасу поднялся и доктор К. — мужчина средних лет и благородной наружности. Увидя их, графиня резко, так что на голове у нее задрожал bonnet volage, повернулась в их сторону и пропищала:

— Messieurs, кто из вас знает инженера Стефана Равицкого?

— Я его знаю, — отозвался доктор.

— Mon Dieu, cher docteur[36], я буду вам благодарна, если вы приведете ко мне пана Равицкого; figurez-vous, его высоко ценили в Париже.

— Такой человек, как Равицкий, — усмехнулся доктор, — всегда и везде должен пользоваться уважением. Нам всем было бы приятно видеть его у вас, графиня, но я сомневаюсь, сможет ли он исполнить наше общее желание.

— Mon Dieu! Почему же?

— Равицкий человек дела. Он приехал сюда не для забавы, а чтобы исследовать грунт для прокладки железной дороги. Он влюблен в свою профессию, привык много работать и не умеет бездельничать. В Д. единственные его знакомые — пани Зет и я. Так что не знаю, сможет ли…

— Mais, mon Dieu, — процедила сквозь зубы графиня, — если Равицкий так высоко ценит свою особу, я не настаиваю. Однако si la chose se peut, если бы вы, доктор, привели его сюда, vous m'obligeriez infiniment[37].

Пока графиня разговаривала с доктором, Фрычо делал комплименты молодым женщинам по поводу из туалетов. Когда же он наконец оторвался от созерцания кружев, украшающих их платья, и перевел взгляд на парк, легкий возглас удивления сорвался с его губ. Он поднес к глазам монокль, посмотрел и, с живостью оборотясь к графине, прошептал вполголоса:

— Veuillez voir, madame la comtesse, взгляните, графиня, на господ, что выходят из аллеи и направляются сюда.

— Eh bien! Qu'y a-t-il?[38] — запищала графиня, поднося к глазам лорнет; ее примеру последовали две другие прелестные дамы.

— Вон тот, молодой брюнет, — продолжал Фрычо, — Генрик Тарновский. Он только вчера прибыл на здешние воды. Un homme très comme il faut[39]; y него тысяча душ и хорошенькая сестра.

— А другой, — прервала его Изабелла, разглядывая в лорнет подходивших мужчин, — и есть monsieur Равицкий, которого я вчера видела у пани Зет.

Двое мужчин вышли из темной липовой аллеи на узкую, обсаженную цветами дорожку, залитую солнцем. Один из них действительно был Тарновский. Его стройная фигура эффектно вырисовывалась в золотых лучах солнца, из-под круглой шляпы выбивалась прядь густых черных волос. С ним рядом шел статный, благородный мужчина, просто, но с большим вкусом одетый. Лица его под широкими полями шляпы нельзя было разглядеть, но в походке, в движениях, живых и вместе с тем исполненных достоинства жестах была нечто располагающее и бесконечно благородное.

Оба были увлечены разговором. Спутник Тарновского держал в руках тонкую тросточку, которой он время от времени чертил в воздухе какие-то знаки, указывая молодому человеку то на север, то на юг.