Последняя легенда Анкаианы - [11]

Остаток прошлой ночи, проведенный Аланкресом в городе, притупил его восприятие огромным количеством впечатлений. Большую часть приходилось тут же запоминать. Он был рассеян и расстроен, а немного согрела его лишь встреча с подругой детства Ирмой, которая радостно удивилась тому, что Алик Гирран все еще существует на свете, а не развеян по ветру, как она всегда считала. Сожалела, что их друг и учитель Элис давно покинул эти места, а его так не хватает.

Алик вспомнил свою первую встречу с Элисом - Аланкрес, еще тот, прежний Аланкрес, уже потерявший все, сидел на кладбище, на единственной целой лавочке и старался ни о чем не думать. Больше всего стараний потребовало искоренение в душе своей справедливой жажды мести - Алик не имел возможности и сил на поиски ее, как и многие анкаианцы, отчаявшиеся найти справедливость на обломках собственной жизни. Навязанная им религия поощряла подобные терзания, и, чтобы выжить, приходилось следовать ей хотя бы внешне.

Издавна анкаианцы, на своей богатой земле не приученные к жестокой борьбе, больше внимания уделяли всему, чему угодно, кроме воинственности, а Аланкрес был к тому же благородным анкаианцем. Так что не мстить захватчикам было для него так же легко, как умереть; труднее было забыть о пережитом. Боль всегда первой пробивалась сквозь охватившую его апатию, и приходилось слабеющей волей загонять в область забвения.

На что он существовал тогда, он не помнил; только крыши над головой точно не было, и он инстинктивно держался ближе к наименее посещаемым интервентами местам. Одним из них был, разумеется, погост, где он и проводил ночные часы, не испытывая страха ни перед теми, кто ходит по земле, ни перед теми, кто лежит в ней.

Ощущение чьего-то присутствия, ставшее ему столь привычным позже, вывело из задумчивости.

- Преклоняйся передо мной, смертный, - услышал он сказанное с высокомерно-усталой и не соответствующей фразе интонацией.

- Сейчас, - ответил Аланкрес еще более невыразительно и поднял голову. Перед ним стоял огромный тип в драном ватнике со скрещенными на груди руками. Почему-то, Алик четко видел его глаза, хотя они должны были бы быть скрыты тьмой, тем более, что единственный фонарь освещал аккурат его затылок, образовывая вокруг головы светящийся нимб.

- Меня зовут Элис, - представился тип, - я прибыл с материка, где много веков назад был легионером. Потом я стал вампиром.

- Бедняжка, - посочувствовал Алик. Он даже не успел еще для себя решить, кто это такой и что от него хочет, но представленный образ был настолько пошло рассчитан на испуг с его стороны, что закономерно вызвал сочувствие. А может быть, у Аланкреса просто кончились запасы страха... Так, или иначе, а Элису это не понравилось. Он эффектно оскалился.

- Ты сейчас навсегда перестанешь вдыхать смердящий воздух своей паршивой страны, - сказал он спокойным полушепотом, и Аланкрес действительно, хоть воздух ему смердящим и не казался никогда, ощутил удушье.

- Все равно не буду преклоняться, - выдавил он из себя, и его измученная воля вступила в неравное противоборство с волей вампира. То ли закалившись в лишениях, то ли поддержанная последним эмоциональным всплеском, воля эта оказалась вдруг не самым простым препятствием для Элиса. Что тогда чувствовал легионер, Аланкрес мог только предполагать. Элис наклонился над ним и оперся руками на спинку скамьи по обе стороны от Алика, у которого не было ни сил, ни желания встать. Алик смотрел ему в глаза и, если силу можно увидеть, то он видел как раз ее, и она не была силой от природы - доброй и щедрой, а была иной - страшной и требовательной; он сам назвал бы ее низкой и малопривлекательной.

Элис даже не переносил центр тяжести на левую руку, когда в неуловимое мгновение отвел назад правую и в это же мгновение короткий, безумной силы удар превратил в обломки часть ребер анкаианца.

Из того, что случилось после Алик помнил осознание своих последних мгновений, вкус собственной крови и леденящий, жадный поцелуй на губах, а затем - осязаемую волю, запретившую ему естественно и с облегчением покинуть этот мир.

- Готов ли ты постичь то, что я чувствую? - прошептал вампир, поднимая голову. Аланкрес, который уже давно не дышал, но все еще не умер, вспомнил о неизжитой жажде мести.

- Валяй, щедрый, - выдохнул он последнее, что смог, поборов желание закашляться. Он еще видел живыми глазами, платиновый браслет со странно знакомым знаком на запястье легионера...

...Алик согласился, что без Элиса скучно, и существование утратило половину прелести. Покуда Элис не рассказал, как дошел до жизни такой, Алик подозревал, что легионер прямо вампиром и родился - такое он иногда творил. Алику с Ирмой выпадало за ним убирать. Они еще побеседовали быстро, почти телепатически (когда-то они были очень близки, но не потому, что были судьбой друг друга, а потому что оказались в одно время в одном месте и в одном настроении). Алик просил об убежище, но Ирма сама переселялась и обещала помочь позже. Почему-то это огорчило Аланкреса больше, чем хотелось бы; вероятно, от того, что он устал скрываться, привыкать, искать. Вампиры всегда мечтают о покое, а Аланкрес хотел его как никогда.