Последняя командировка - [85]

Вдруг по лицам присутствующих пробежало волнение: неожиданно для всех пришел большой человек. Он прошел в угол и сел спиной к Тихону, уставясь на свои огромные сандалии. Тихон встречал его портреты и тотчас узнал круглое лицо с незаметным носиком и маленьким детским ртом.

Клара Эдуардовна тонко улыбалась.

За ним вошел поэт Павлищев. Он шел, глядя поверх голов ясными и ярко-голубыми глазами. Одно его плечо было приподнято. Заметив главного, он остановился с лицом радостно удивленным и раскланялся, подпрыгнув на месте и сделав элегантный жест рукой, в которой находилась воображаемая шляпа, и перо ее волочилось по полу. Главный позволил себе улыбнуться. Тихон не понял, дурачится Павлищев или поклон этот выражает его сокровенные чувства. Узнал Тихон и критика Шрайбера — немца, из бывших русских баронов, человека очень милого в обращении, — он встречал его в университете, но тот, разумеется, Тихона не припомнил.

Кто-то опять спросил, куда запропастилась Лариса и будут ли петь.

Тихон вышел с намерением найти ее. Здесь ему становилось не по себе. Ларису он встретил на лестнице у дверей холла, которые она, увидев его, почему-то прикрыла.

— Ступайте, — сказала она, — и подождите меня в саду. Вы видите, мне некогда, тьма народу…

Слова ее звучат жестко и нетерпеливо. Тихону кажется, будто его ударили в сердце. Он поворачивается, чтобы уйти, может быть совсем уйти и не ждать ее ни за что в саду, но Лариса его останавливает:

— Ну, я прошу тебя — подожди в саду. Я выйду к тебе позднее.

Она бегло целует его в щеку, уходит в холл и закрывает дверь. И он идет в сад, в самый укромный его уголок, чтобы никто его не видел, и сам он не хочет никого видеть. Но ее он будет ждать, чтобы повторилось вчерашнее.

Он не мог понять, почему она его выставила. «Вчера называла любимым». Он хотел еще раз это услышать. Поэтому он покорно сел на скамью у куста акации.

В доме стих шум. Опять, как вчера, раздались аккорды, взятые неумелой рукой, и Лариса запела. Она пела те же песни, что и вчера, и так же, как вчера, голос ее становился все увереннее, будто она забывала об окружающих и пела для себя. И так же, как вчера, охваченный волнением, Тихон потерял представление о времени и забыл о Ларисе. Поющая представлялась ему совсем другой. Он снова видел ее широкие плечи, покрытые платком. Она успела забраться на облака и большой рукой качала звезду. В небе она была своим человеком. Ей, как и небу, было миллион лет. Она видела множество его отражений, и тысячную долю которых не может поймать человеческий глаз.

На мгновенье возникла тишина, но песня еще находилась здесь, отраженная горами, а уже послышался топот и шарканье ног и человеческая речь:

— Надо сделать все, чтобы этой же осенью отправить ее в Москву. Такое редкое дарование! Ей надо учиться, — говорил Шрайбер Павлищеву, который шел немного впереди и, кажется, его не слушал.

Шрайбер оглянулся: белая рубашка Тихона светилась в темноте.

— Пойдемте, голубчик, — он взял его под руку и увлек за собой к калитке — Здесь вопрос в том, как она перенесет дорогу.

— Перенесет дорогу. А почему?..

— Она же больна, голубчик. Надо наконец отнестись к этому серьезно.

— Чем? — спросил Тихон, испытывая смутное беспокойство и недоумение.

Шрайбер отстранил его от себя и глядел на него из отдаления, сохраняя привычную улыбку.

— Вы — гость Багряницких?

Тихон хотел сказать, что он, конечно, гость, но чей? Багряницких он и в глаза не видел. Но едва слетело с его губ: «Видите ли, я совсем не знаю этих Багряницких…» — как критик отпустил его локоть, глянул на него пустыми глазами и пошел прочь, отбросив его от себя, словно пустую консервную банку, подкатившуюся ему под ноги.

Тихон понял, как стыдно и нехорошо не быть гостем Багряницких и даже вовсе их не знать. Он вернулся к калитке и стал терпеливо ждать Ларису. Мимо него проходили задержавшиеся наверху гости. Последними ушли дамы.

— Я возьму ее к себе на некоторое время, а потом ей дадут общежитие. Если, конечно, Багряницкие ничего не будут иметь против, — говорила Клара Эдуардовна.

— Им это, может быть, не понравится: девушка караулит дом…

Клара Эдуардовна шла осторожно, мелкими шажками, Варвара Герасимовна двигалась энергично. Тихон смотрел им вслед с неприязнью. Теперь он понял, каково положение Ларисы в доме Багряницких.

«Она же еще и больная…»

Он подумал о необыкновенной хрупкости Ларисы, о бледности ее кожи, не розовеющей даже на солнце: «Конечно, больна. Это сразу можно было заметить».

И нежность его углубилась. Он любил, восхищаясь и жалея, готовый служить ей и покровительствовать.

В доме Багряницких потушили огни. Стало темно и тихо. Только в саду назойливо трещали цикады и там, внизу, гулко вздыхало море. Тихон подождал еще немного, — должно быть, не выйдет. Она устала, больна… И он двинулся потихоньку, размышляя о загадочной болезни Ларисы, которая мешает ей отсюда уехать.

Внезапный удар по лицу свалил его с ног. Перед ним стоял коротенький, но широкий в плечах парень.

— В чем дело? Ополоумел?

Но едва он вскочил на ноги, как получил новый удар. В третий раз Тихон перехватил его длинную руку с мощным кулаком. Дрались молча. Противник обладал хорошо развитым торсом и слабыми ногами. Тихон, заметив это, сбил его с ног. Некоторое время парень лежал, закрыв глаза. Потом приподнялся, потрогал подбородок и окровавленный нос. Вздутая губа придавала ему сходство с негром. И лег опять.