Последняя командировка - [82]

Она проводила его еще немного и сказала:

— Приходите завтра в то же самое время.

Тихон смотрел ей вслед, ни о чем не думая, находясь в непривычном ему состоянии, в смятении каком-то, в растроганности…

Во сне он старался вспомнить ее песни, но, едва нащупав мелодию, терял ее.

Днем они втроем лежали на пляже: Тихон, Павел и Даша. Ее подруга уехала к тетке в Туапсе. Тихон еще не разобрался в Даше. Может быть, за этим личиком спортивного подростка скрывается ума палата. С ним бывало так. Он бог знает что воображал о девушке, с которой еще не успел как следует познакомиться, и всегда потом настигало его разочарование. Иногда сразу же — стоило ей заговорить. И все-таки что-то притягательное и непонятное было в каждой, которую он видел впервые.

Павел вел себя с Дашей, как будто они давно уже были женаты, и Тихону почему-то было это неприятно. Он смотрел на ее маленькие груди и словно выточенные бёдра, любовался ее золотым загаром и смутно ревновал.

В обществе этих двух парней Даша чувствовала себя отлично. Она уже знала от Павла все, что ей полагалось знать о нем и о Тихоне; ей льстило, что они филологи — это возвышало ее в собственных глазах, хотя она смутно понимала, что это такое.

А Павла вполне устраивал ее легонький литературный багаж. И все остальное.

Вот вышла она из моря и вытянулась на камнях. И походка ее была красива, и пропорции гармонические. «И все-таки, — подумал Тихон, — ей далеко до поющей, маленькой, большеголовой».

С живота Даши и с бедер ее стекали капли морской воды. К большому пальцу ноги прилип песок. Она раскинула руки, подставив солнцу бледно-розовые ладони. Черные очки закрывали верхнюю часть лица, а на пухлых губах и подбородке блестели кристаллики соли.

Даша повернулась на живот и сказала:

— У меня в школе всегда были четверки по литературе. Я люблю читать.

Тихон вежливо поддержал разговор:

— Каких же писателей вы больше всего любите?

Она оказалась озадаченной, но, вспомнив что-то, обрадовалась:

— Ну, Горького. Конечно, Горького и Маяковского.

Возникло молчание. Павел сказал вяло:

— Правильно — Алексея Максимыча. И конечно, Маяковского. Это ясно…

— Хороших книг много, — сказала Даша, — но мало интересных. Начнешь читать, и так скучно, скучно становится, хотя книга хорошая, конечно. И почему-то конец угадываешь заранее. А бывают книги не очень хорошие, а нельзя оторваться.

Павел подмигнул Тихону, как бы говоря: «Ты слышишь, как она рассуждает?» А вслух сказал строго:

— Ну, не путай. Хорошая книга, интересная книга — это одно и то же.

Тихон встал:

— Поплыву, пожалуй.

Стоя у берега, он слышал, как спорили, возвысив голоса, Павел и Даша. Оба говорили по существу одно и то же, но Павел, взяв на себя роль ментора, отчитывал ее за что-то. На Тихона пахнуло скукой литературного диспута. Он вошел в воду и поплыл, не оглядываясь на берег. Там копошился народ, и Тихон, вспыхнув внезапным раздражением, пожелал, чтобы всех их смыло волной, а берег остался бы одиноким и голым. Он делал широкие взмахи руками, и чем больше становилось расстояние до берега, тем с большей остротой ему вспоминалось вчерашнее:

По морю яхта шла,

Тонкая, как стрела…

Павел положил ему на плечо свою большую тяжелую руку:

— Что будешь делать вечером?

Тихон пожал плечами:

— Не знаю.

— Есть предложение: вчетвером в кино.

— Кто же четвертая?

— Дашина подруга. Я ее, правда, не видел, но полагаю, сойдет…

— Если она вроде той, что уехала…

Павел самодовольно улыбнулся:

— Да, мне-то повезло. Сам видишь, какая девчонка. И поговорить может. Только я себя чувствую перед тобой виноватым. Один ходишь. Это, Тиша, не отдых. Это, Тиша, тоска — ходить одному. А может, она тебе понравится и ты ей. Тут особенно рассуждать нечего…

Тихон неловко усмехнулся:

— Ты обо мне не заботься. У меня дело есть…

Павел обрадовался. Хохоча, он больно бил Тихона по худому плечу:

— Ты, я вижу, не зеваешь, мальчик. Интересная?

— Очень, — сказал Тихон пылко и тут же отрекся: — Шучу я. Никого у меня нет. Просто хочу по холодку на гору взобраться.

— Нет, ты не хитри, — смеялся Павел, но вдруг помрачнел: — Эту подружку нам тоже надо куда-то устроить. Жаль, получился бы изрядный квартет.

Ни в тот вечер, ни в следующие два Тихон не видел девушки. Дом был освещен, в нем были люди. Тихон слышал голоса, но она не вышла встретить его «в то же самое время». Сутки делились пополам, как сердцевина грецкого ореха, но сходства между этими половинами не было. Днем пляж, Павел и Даша, очередь в столовой, дикий зной лагеря. Вечером — прохлада, темное небо, успокоенное море, покинутое купальщиками, и одиночество. Каждый вечер могло настать «то самое время», ради которого Тихон жил весь день. То одна, то другая возникали в памяти его мелодии. Он не мог их воспроизвести, носил их в сердце, берег, прятал и утешался ими в промежутке между разговорами, сном, едой. Они стали частью его души, они делали его снисходительным ко всему остальному, добрым к Даше и Павлу.

Он прислушивался к ним внутренним слухом, любуясь золотисто-смуглыми щеками Даши, и улыбался.

— Чему вы улыбаетесь? — спрашивала Даша и радовалась его ответу:

— Вам.

И вот наступало «то самое время». Солнце, погружаясь в воду, оставляло за собой длинный розовый хвост, будто пролил кто-то бочку масляной краски. Темнели деревья. Смолкали птицы. Тихон собирался и уходил.