Последняя командировка - [76]

— Ну, что мне тебе говорить? Ты все сама поняла. Пиши, что тебе понравилось в героях и что ты осуждаешь. Пиши, что постараешься стать на них похожей, но с оговоркой: «Только не такой гордой, как Нина».

— А можно спросить, в чем сила ее и почему она обо всем догадывается?

— Ну, это, знаешь, не наше дело.

Но, подумав, разрешила:

— Пожалуй, спроси так: «Существуют ли в действительности ваши герои и нельзя ли получить их адреса, чтобы можно было с ними переписываться?» Все. Пошла я. Смотри же, завтра не опаздывай, а то сделаю, как сказала: отца вызову.

Сидя на шаткой табуретке возле еще не совсем померкшего окна, Нюша писала: «Анна Владимировна пишет так, что легко поставить себя на место героя. И даже не одного героя, а нескольких. Но я понимаю, что мне еще до них далеко, что я еще очень темная, хотя учусь в восьмом классе, и я боюсь, что у меня даже не хватит слов, чтобы написать, чем мне книга понравилась.

Ну, во-первых, я, конечно, хочу стать похожей на Нину, только не настолько гордой. Скажите, существуют ли она и Алеша в действительности и как их найти? Я бы хотела переписываться. Я много читаю, но в жизни и в людях разбираюсь еще плохо и не знаю, как мне научиться понимать людей. В повести хорошо, что ложь раскрывается, и об этом старается Нина — положительная героиня.

Если писатель пишет такую книгу, он, наверное, обладает и некоторыми положительными качествами героев. Ведь не может же он все это придумать, если сам на них не похож? Не правда ли? «Все писатели — хорошие люди. Нет плохих книг и плохих писателей», — говорит моя учительница. Это, конечно, правда. Вот я: прочту какую-нибудь книгу и сейчас же беру пример с ее положительных героев. От каждого что-нибудь возьмешь. Боюсь, не останется ничего своего. Что ж за характер у меня будет? Не знаю».

— Эй, Нюрка, сходи-ка за водой. Расселась, грамотейка.

Нюша берет ведро. Письмо свое она прячет в школьную сумку, сумку — под кровать. Не дали дописать и нынче, наверное, не дадут: суббота. Отец рано вернулся с работы. Мать готовила пироги — славно пахнет из печки горячим тестом.

Нюра проходит мимо коровника. Оттуда слышно позвякиванье о ведро молочных струек, когда мать нажимает на вымя своими сильными, привычными пальцами. Нюша идет по улице в старой материнской кофте, в цветном платочке, с коромыслом на плечах. Спускается под горку. Звенят ведра. Она идет, покачивая бедрами, как взрослые девушки и бабы. Ей четырнадцать лет, она худа и малоросла, но кажется себе сейчас и рослой, и видной, и красивой. Действительно, она такая сейчас: голова вздернута горделиво, под кофточкой уже не очень маленькие груди, и волосы красиво вьются над широкими бровями и у висков.

У колодца тетя Марфа. Она оглядывает Нюшу, смеется:

— Смотри-ка, девка, выравниваешься. Который год?

— Пятнадцатый, — Нюра глотает окончание слова, так что можно понять — «пятнадцать».

— Ныне гуляете? Филипповых из Лопухина ждете?

— Не знаю, тетя Марфа. Как будто обещались…

— Загляну, — бросает Марфа, уходя со своими ведрами.

Нюша еще не взяла воды. Она смотрит в колодец и видит в нем свое скользящее отражение. Будто покачивает она головой. А кто-то сзади стоит, за самой спиной, и руки кладет ей на плечи. Оборачивается — нет никого. Опять воображение…

Нюша приносит воду и ставит на скамью, прикрывая ведра круглой досочкой.

— Анюта, — говорит отец ласковым голосом, — сходи, дочка, в магазин. Боюсь, вина не хватит, — шепчет он, оглядываясь на дверь, и едва успевает сунуть Нюше деньги, как входит мать. Она еще не одета, усталая, сердитая:

— Анна, уроки учи. Куда ты посылаешь ее, сумасшедший? Темно, гляди, на улице. Чего тебе недостает? Все есть у нас. Иди, Нюра, готовь уроки.

Нюша хочет напомнить, что завтра воскресенье и с уроками спешить некуда, но молчит: пусть отец оставит ее в покое. Не пойдет она за водкой.

Мать опять выходит в сени.

— Ты деньги спрячь, — шепчет отец. — Я тебе мигну, ты и сходишь. Она не приметит, заговорится с кумой. — Слышь?

Пожав плечами, Нюша уходит к себе.

Окно, табурет, пышная кровать с горой подушек. Над изголовьем — бумажные цветы, сухая верба да темная иконка, где ничего не разберешь.

«…А вообще-то я больше увлекаюсь чем-нибудь космическим. И приключениями и фантастикой — я вообще ужасный фантаст, хотя некоторые земные книги мне нравятся не меньше. Думаю, пока кончу десятый класс и дальше буду учиться, станут уже посылать первые экспедиции на Марс. О космосе я могу говорить часами! Пробовала книгу написать, но не получилось. Очень хотела бы я знать, где это самое писательство, в голове, в сердце или в руках? Извините, если что не так, — не умею я писать отзывы. Только, пожалуйста, ответьте мне на главный вопрос: в чем ваша сила и что она такое.

Нюра, то есть Анна — ой, только сейчас сообразила, что меня зовут, как и вас, Анной, — но пока преданная вам Нюша Хворова».

Она прилегла на кровать. Тишина укачала ее. Сначала Нюша видела окно и молодой месяц, появившийся на не погасшем еще небе. Слышала шаги отца в соседней комнате за ситцевой занавеской — двери-то не было. Отец ходил тихо, поскрипывая сапогами. Занавески колыхались. Мать, должно быть, готовила закуску. Они негромко переговаривались. Отец похрустывал огурцом. Нюша снова глянула в окно и увидела: месяц, будто приблизившись, залил своим мутно-голубым светом всю комнатку ее и постель. Навел туман на глаза. Нюша видит только светлый туман, в котором движется она ощупью, не видя двери. Только месяц, колеблющееся очертание месяца впереди, и он же — тонкий и острый — как будто отпечатался на ее горящем лбу. Словно подаренное ей украшение. Она дорожит им. Стало свежо, и Нюша догадалась, что давно уже вышла из горницы, идет по лунной дорожке, и Млечный Путь вырастает перед ней как лестница.