Последняя командировка - [40]

Привстав, он протянул через стол короткопалую лапу:

— Мамулин, Эдуард Савельевич. Старший техник, а фактически инженер и заместитель начальника.

— Вот и познакомились, — сказал Дмитрий Николаевич, с некоторой брезгливостью касаясь этой полузвериной лапы.

Мамулин почтительно изучал командировку. На лице его, однако, вновь промелькнуло облачко беспокойства:

— А что это вы насчет работы? Сами хочете или для кого другого спрашивали?

— Нет, я просто хотел помочь вам. Я ведь архитектор — мог бы оказаться полезным.

И опять Мамулин растерялся: «Одежа — видимость одна. От богатых хлебов, от магазинов, битком набитых снедью, явился на наши скупые харчи. Неудачник. Бумаги, однако, в порядке…» Тон его опять стал начальственным и грубым:

— Архитектора мы выписали из Иркутска и со дня на день ждем. Так что вы нам без надобности.

— Не будем говорить на эту тему. Считайте, что этого разговора не было. Я художник. Буду рисовать. Бумаги мои вам больше не нужны? — Дмитрий Николаевич спрятал свои документы и встал.

Высокий, в великолепной шубе с настоящим бобровым воротником; чемодан с заграничными наклейками и холеное лицо — все это было добротным, настоящим, не вызывающим сомнения.

Перед Мамулиным стоял не проситель, а человек, отдающий приказания, и дрогнули в улыбке мускулы его дряблых щек:

— Сейчас распоряжусь насчет помещения.

В контору, стуча обледенелыми сапогами, вошел десятник Захаров, выполняющий обязанности снабженца и завхоза. Это был маленький человечек лет сорока. Лицо у него было с кулачок.

— Вот Захаров вас и устроит, — сказал Мамулин.

— Отлично. — Дмитрий Николаевич простился. Он направился было к двери, сопровождаемый Захаровым.

Но Мамулин заговорил снова о том же:

— Ежели вы командированы как художник и таковым являетесь, вам придется рисовать, ни к чему другому рук не прикладывать. Какое ваше дело — укомплектованы ли у нас штаты и какие кадры нам нужны? Нам, может быть, никакой архитектор вовсе не нужен. Какая может быть архитектура? Самая простейшая. Я сам являюсь техником-строителем. Никакой архитектор нам не требуется…

В голосе его звучало беспокойство. Дмитрий Николаевич догадался: «Струсил». Ничего не ответив, он пошел к двери. Захаров приостановился в ожидании инструкции.

— Они — художник из Москвы. Требуется площадь, бытовое обслуживание и все такое. Оформишь, — прохрипел Мамулин. — Ступай!

Дмитрий Николаевич с большим удовольствием покинул помещение.

Уже наступали ранние зимние сумерки. Черен был массив тайги, только вершины сосен были еще освещены. К вечеру похолодало. В воздухе, морозном и густом, слышался глухой однообразный шум. У самого подножья вилась река Томь, неподвижная и черная подо льдом; сверху чуть запорошил ее снег.

— Что это шумит?

— Река.

— Так ведь она же подо льдом?

— Что ж? Она уже тревожится. Дело к весне. Кажется, что лежит, а на самом деле — бежит, — сострил Захаров и, усмехнувшись, подмигнул Дмитрию Николаевичу.

— А что? Шибко разливается? — спросил Дмитрий Николаевич и покраснел: «К чему это я сказал «шибко»?»

— А до линии. До самых шпал. В лодках ездим.

— И дома заливает?

— Случается. Ну, мы, конечно, укрепляем. Начали дамбу строить. В прошлом году ужас что было! Многие пострадали. Имущество, скотина…

— А жители?

— Нет. Жертв не было. Попростудились, однако. Переселяли пострадавших за линию. Там поселок на взгорье расположен. «Залинейные» хорошо гостей приняли, не обидели.

— А что предпринимаете? Ведь и этой весной может разлиться.

— Обязательно даже. Снегу — уйма. Я сказал — дамбу строим, укрепляем. Однако я считаю — этот поселок здесь не на месте. Школа далеко, больница еще дальше. За линией. Кто с ребятами — плохо. Каждую весну болеют. А бывает, что весной школу закрываем. Не добраться ребятам в половодье.

— Как все это плохо, Захаров.

— Это верно, что плохо.

— Ну, а со снабжением как?

— Снабжение ничего себе. Только не всегда вовремя товары поставляются. С транспортом неважно. Наладится, однако. Дороге всего два года.

Некоторое время шли молча. Дмитрию Николаевичу стало грустно. Он думал о том, как опасна здесь жизнь, как беспомощны в этих условиях старики и дети, и командует над всеми этот Мамулин, человек глупый и бездушный.

— А волки в тайге есть?

Захаров усмехнулся и снова подмигнул — оказывается, такая у него была привычка.

— А как же? И волки и медведи — таежные жители. Осенью охота здесь хороша.

Темнело. Громадная, черная, с редкими проблесками темно-зеленой, а местами синеватой хвои тайга глухо гудела. Голос реки был нежнее и слышался как бы издалека. Тайга гудела над самой головой. Она была хозяйкой здешних мест, здешним божеством. Молчание вечера расступилось, пропуская голос ее.

— Пошли, темно уж, — позвал Захаров остановившегося в задумчивости Дмитрия Николаевича. — Скоро все спать полягут. Не достучишься.

Дмитрий Николаевич хотел расспросить о начальнике строительства, о технике — его заместителе, но раздумал: начальника он завтра увидит сам, а с Мамулиным он уж познакомился…

Захаров привел Дмитрия Николаевича к Иванне Бондаренко.

Иванна работала в конторе и совмещала обязанности делопроизводителя, счетовода и машинистки. Родом Бондаренко были из Закарпатской Украины. Семья их состояла из трех человек: отец, Иосиф Сигизмундович, — плотник, мать, Юлия Антоновна, — учительница. Самой Иванне было лет двадцать пять. Бондаренко занимали отдельный домик — три комнаты и кухня.