Последняя командировка - [39]

Посыпались вопросы и замечания, скептические и наивные:

— Здесь рисовать нечего. Снег да тайга.

— Приезжали тут какие-то писатели. Только не загостились: холодно, говорят, у вас…

— Съемки производили. А у вас есть фотоаппарат?

— Я не фотографирую. Я рисую…

— Благородное дело, — опять с насмешкой сказал парень, который уступил Дмитрию Николаевичу место. — У нас молодцы на подбор.

— Потише, Вася, — опять остановил его прораб.

— Вы, товарищ художник, его портрет нарисуйте. Он у нас ударник, — выскочил вперед некрасивый парень лет двадцати восьми. Он усмехнулся, показав щербатые зубы. Называли его Сашей.

— Почему не твой? — огрызнулся Вася, однако стал в позу, сдвинул на затылок шапку: — Приступайте. Вот только значок отличника производства дома забыл. Сбегать?

Опять поднялся хохот и долго не умолкал. Дмитрий Николаевич сидел, хмуро уставясь в землю. Он чувствовал себя ни за что обиженным и смешным. Он завидовал Крупенникову, который держится с таким достоинством, и презирал себя. «Все они годятся мне в сыновья, а устроили посмешище. Должно быть, я глуп, если не могу поставить их на место».

— Вы на них не серчайте, — сказал Андрей Филиппович. — Они так шуткують. Молодежь…

— Я, знаете, устал, — сказал Дмитрий Николаевич. — Я не вижу причины смеяться… Где у вас тут начальство? Мне командировку надо отметить.

— Вон там контора, — указал Крупенников, — десятника, возможно, еще застанете. Гриша, проводи.

Черноглазый парень подошел к Дмитрию Николаевичу:

— Пойдемте, тут недалеко.

— Нет, спасибо, я сам найду, — отказался Дмитрий Николаевич. — А кто у вас тут главный?

— Инженер, начальник строительства. Только он здесь не живет, наезжает. Завтра как раз должен быть. Еще есть техник-строитель, но вам лучше начальника.

— Спасибо, — Дмитрий Николаевич пошел, куда ему указали. Гриша прошел с ним несколько шагов.

— Я хочу вам только сказать, — пробормотал он застенчиво, — не обращайте на них внимания — они ребята не злые. Но почему-то всегда на нового человека набрасываются.

Дмитрий Николаевич поглядел на него внимательнее:

— А вы? Вы не набрасываетесь?

— Я сам в свое время потерпел. А теперь привык, сдружился.

— Давно работаете здесь?

— Уже год. После десятилетки. Кончим дорогу, поеду учиться. Я ведь тоже из Москвы.

— Спасибо, Гриша, на добром слове. Идите, я сам найду.

Стряхнув с ботинок снег, Дмитрий Николаевич вошел в контору. В большую полупустую комнату — у окон стоял только длинный стол, накрытый красной скатертью, — выходили три двери. На одной из них было написано: «Директор строительства Никитин Николай Николаевич». На другой — «Канцелярия». Третья вела неизвестно куда. Дмитрий Николаевич вошел в канцелярию.

Он увидел сидящего за столом маленького небритого человека, изрядно лысого, но еще не старого, лет тридцати пяти. Жидкие и жирные волосы были с усердием зачесаны назад, но лысины не прикрывали. Лоб казался огромным за счет произведенного на голове опустошения. Ниже, к бровям, он был подернут морщинами, как молоко пенками. Глаза напоминали поседевшие в вазе васильки. Это были глаза старика или грудного младенца — мутноватые и без выражения. Нос толст и ноздреват. Человек этот был отменно некрасив. Кисти рук, лежавшие на столе, короткими растопыренными пальцами и массивной ладонью напоминали ступни какого-то земноводного. Он поднял голову. Вялая мускулатура его лица пришла в некоторое движение. Он удивился и поднял брови.

— Здравствуйте, — сказал Дмитрий Николаевич и, взяв стул, сел напротив. — Вы техник-строитель этого участка?

— А что вам?

— Я вам это скажу, как только узнаю, кто вы такой.

Сидящий за столом молча глядел на Дмитрия Николаевича, и сизое лицо его медленно краснело.

— Вы-то сами откудова будете? — спросил он со злостью.

— Художник, из Москвы. Смольянинов. — Назвав себя, Дмитрий Николаевич ждал того же от своего собеседника, но техник с этим не торопился. Слова «Москва» и «художник» произвели на него некоторое, слабое впрочем, впечатление, продольные морщинки на лбу задвигались, и он произнес:

— Значит, будете рисовать?

— По-видимому. Но, простите, мне хотелось бы, во-первых, узнать ваше имя; во-вторых, я хотел бы на вашем участке получить штатную работу. Дело в том, что когда-то я кончал архитектурный институт.

Техник был тяжелодум. Некоторое время он вникал в смысл сказанного, а когда понял, что стоящий перед ним человек имеет к нему просьбу, заинтересован в зарплате и поэтому готов вместо «легкой» работы художника заниматься тяжелым делом строителя, он ответил коротко «нет» и опять опустил голову в свои бумаги, показывая, что после такого признания никакого разговора между ними быть не может.

Подождав немного, Дмитрий Николаевич сказал:

— Распорядитесь устроить меня с жильем, вот мои бумаги, — и он протянул свою командировку и членскую книжку Союза художников.

Техник просмотрел бумаги. Он сказал тоном оправдания:

— Работы у нас нет, и я, однако, не понимаю, к чему вам это? Вы будете рисовать?

— Ну да. Оставим. У меня была одна идея, но раз нет — так нет. Где я буду ночевать?

— Это самые пустяки, — оживился техник. Повелительный тон Дмитрия Николаевича и великолепное сукно его шубы оказали воздействие на слабую душу техника. Он смутно представлял себе, что такое художник, писатель. Он привык к ним, так как сюда наезжали, но ему всегда казалось, что это люди словно бы с другой планеты: бездельники, у которых шальные деньги, достающиеся им ни за что. Завидовал и удивлялся, и не мог взять в толк, как это сумели они так ловко устроиться. Однако он никогда этих своих мыслей не высказывал вслух.