Последняя командировка - [38]

— Не блажи, — строго сказал Арсений. — П’аво, ведешь себя, как мальчишка.

— Остаюсь, — озорно и упрямо повторил Дмитрий Николаевич и обнял Обелина: — Я напишу. Когда ты вернешься в Абакан? Недели через две? Ну вот, тебя уже будет ждать мое письмо.

— Или ты сам, — сказал Обелин, посмеиваясь.

— Ну, это мы посмотрим, — и Дмитрий Николаевич пошел по направлению к строительству.

XI

Дмитрий Николаевич подошел к группе рабочих. Пока он шел, они разглядывали его, пересмеиваясь, и ему было неловко идти. Когда они стояли с Арсением возле вагона, он был полон решимости. На буро-зеленом фоне тайги золотистым пятном выделялась группа недостроенных деревянных домов, чистых и свежих, омытых солнцем и воздухом. Поодаль находилась постройка нежилого типа — не то магазин, не то контора строительства. Желтые доски крыльца, еще не успевшие потемнеть, были облеплены затоптанным снегом. Возле дома стоял старик, держа на руках мальчика лет четырех. Постояв немного, старик опустил ребенка на землю. Медленно, держась за руки, они направились к поселку, спотыкаясь на обледенелых кочках, проваливаясь в снегу. Оба были одинаково беспомощны.

Дмитрий Николаевич глядел им вслед, чувствуя себя одновременно и стариком, и ребенком. «Человек с возрастом должен становиться все сильнее и сильнее. Странно, что наступает, в конце концов, такой момент, когда человек теряет всю нажитую им силу и вновь опускается до беспомощности ребенка. И я близок к этому рубежу, но еще не переступил порога. У меня есть еще силы, и я могу им помочь».

Мысли его были смутны и шли вразброд:

«Куда исчезает сила, жадность к жизни, острота чувств? Может быть, не все стареют, некоторые остаются молоды до конца. Некоторые умеют быть счастливыми, неся на плечах полвека и более… Мне кажется, чтобы быть счастливым, надо знать или очень много или очень мало. Я предпочел бы быть счастливым, зная много. А может быть, это все чепуха, потому что неведение — беспомощно, а знать слишком много — страшно…»

Дмитрий Николаевич поставил чемодан, к которому был привязан ремнем этюдник, переменил руку и снова тронулся в путь.

Теперь он уже был так близко к людям, сидящим на бревнах, что до него доносились их голоса и запах табачного дыма. Он замедлил шаги. Теперь они замолчали и все смотрели на него. Он почувствовал замешательство: «Какого черта я здесь вылез? Куда я иду?» Он вдруг испугался этих людей. Что, если они встретят его насмешками? Нужно ли здесь его вмешательство? Скорее всего, они откажутся принять его помощь. Нелепым покажется его поступок. Как все это им объяснить?

Он решил отрекомендоваться художником, командированным на стройку. Так ведь оно в действительности и было. «Попрошу устроить меня в одном из этих домиков, начну рисовать, а там видно будет. Откровенничать ни к чему».

Но почему-то ему хотелось сразу объяснить им цель своего приезда: «дескать, пришел вам помочь и согласен на любую работу. Нет, это немыслимо. Его не поймут: примут за авантюриста и поднимут на смех.

Решение выдать себя за того, кем он в действительности был, поразив своей простотой, показалось ему озарением: «Вот ведь как меня осенило, и так вовремя…»

Дмитрий Николаевич зашагал увереннее. Рабочие, обмениваясь замечаниями, продолжали смотреть, как он идет. И вот он остановился, оглядываясь, словно искал кого-то. Ему казалось, что рабочие глядят на него враждебно.

«Они не любят интеллигенцию. Чуждаются, не доверяют. Это несправедливо».

— Гостиница «Астория» еще не построена, — сказал молодой человек, взглянув на заграничный саквояж Дмитрия Николаевича.

Кругом захихикали.

Он заставил себя улыбнуться:

— Досадно. А я рассчитывал на номер «люкс».

— А это с чем едят? — спросил тот же парень.

Опять все засмеялись, но уже доброжелательнее.

— Высший сорт. С ванной. Вода горячая и холодная круглосуточно, — объяснил кто-то.

Дмитрий Николаевич снял шапку. На солнце блеснула его красивая, словно вкрапленная в чернь волос седина. От ходьбы и от волнения капельки пота выступили на лбу и на висках. Он поставил чемодан и вытер лицо клетчатым платком. Запахло дорогим одеколоном.

— Присаживайтесь, отдохните, — продолжал все тот же парень. — Придется потесниться. — Он подвинулся, давая Дмитрию Николаевичу место на самом краешке. — Мы сейчас распорядимся.

— Кончай, Вася, — сказал пожилой рабочий с потухшей трубкой в руках. — Что за шутки с пожилым человеком? — И к Дмитрию Николаевичу: — По каким делам?

— Я художник, командирован сюда…

— Вот оно что. К нам много ездют, — старик вынул из кармана мешочек с табаком. Дмитрий Николаевич предложил сигареты. Он присел на бревна с чувством некоторого облегчения: налаживалось.

Старик отказался от сигарет:

— Я к трубке привык. Откуда прибыли?

— Из Москвы. То есть из Москвы я уже давно, а сейчас из Абакана. Жил там некоторое время у приятеля.

Дмитрий Николаевич назвал себя:

— Смольянинов. А вас как?..

— Крупенников, Андрей Филиппов. Прораб. Будем, значит, знакомы.

Старик улыбнулся, и Дмитрий Николаевич ответил ему благодарной улыбкой. Он почувствовал к прорабу расположение. Не обращая более внимания на остальных, он принялся рассказывать о себе с неловкой поспешностью. Крупенников слушал молча, курил, деликатно отгоняя от Дмитрия Николаевича табачный дым. Остальные — большинство из них молодежь — перестали насмешничать. Казалось, интерес их к прибывшему повысился, когда они узнали, что он художник, и притом из Москвы, однако усилилось и недоверие.