Последняя командировка - [35]

— Вы сердитесь на меня?

— Нет. За что же?

— Осуждаете?

— Тоже нет.

Он вспомнил все: этот как нарочно сегодня припомнившийся ему разговор с Поярковым, его дерзкий нос, развязный тон, несерьезные рассуждения об искусстве и… Одина. Так ведь он же собирается жениться?

Дмитрий Николаевич взглянул на Лизу. Она сидела поникшая. «Бедняжка. Ребенок почти…»

И все-таки он не мог сказать ей ничего утешительного. И не мог держаться с ней по-прежнему. Он винил во всем Пояркова, ненавидел его, хотел бы отомстить за Лизу и за себя, но не знал, как это сделать, а и знал бы — не сделал. Он опять чувствовал себя старым, не нужным жизни и Лизе тоже не нужным.

С полчаса просидели они молча. Каждый думал о своем, но это свое близко касалось другого, сидящего рядом. Лиза бранила себя за ненужную откровенность, за то, что огорчила Дмитрия Николаевича и, быть может, потеряла в нем друга: «Надо было справиться с этим самой и как можно скорее забыть». А Дмитрий Николаевич думал о Лизином одиночестве, о беспомощности ее и вопреки всему чувствовал себя за нее ответственным.

— Ну что ж, — сказал он наконец. — Жизнь продолжается. Приведите себя в порядок, и пойдемте чай лить.

Взглянув на него, Лиза опять подумала, что он не молод и мог бы быть ей отцом, и от этого он стал ей как-то ближе и ее расположение к нему возросло.

Она слабо улыбнулась:

— Я ничего. Пойдемте.

Заметив, что Лиза невесела, Анна Александровна предложила ей остаться у них ночевать. «Скучает о доме, о семье». Лиза осталась. Ее уложили в столовой на раскладушке. Ночью Анна Александровна слышала, как Лиза плачет. Это утвердило ее в мысли, что девушка тоскует о покойной матери. Да, пожалуй, так оно и было. Слишком рано она осиротела и предоставлена была себе самой.

X

Утром Дмитрий Николаевич пригласил Лизу в музей. Лизе надо было переодеться, и она забежала домой, надеясь, что Клавдии Ивановны нет. Но хозяйка оказалась дома.

Лиза растерялась. Дмитрий Николаевич ждал ее у калитки, его видно было из окна кухни. «Что она подумает? Вчера один, сегодня другой, и ночью меня не было».

Вид у Лизы был смущенный и виноватый, когда она прошмыгнула за свою занавеску. Клавдия Ивановна опять ничего не сказала, но Лиза чувствовала взгляд ее на своей виновато ссутулившейся спине.

Переодеваясь, она сказала из-за занавески фальшивым голосом:

— Хочу в музей сходить с одним знакомым.

Клавдия Ивановна ничего не ответила, и опять Лиза прошмыгнула мимо нее, как обличенная преступница…

Всю дорогу до музея Лиза думала о своей погибшей репутации.

— Я себя чувствую перед всеми виноватой, и что бы обо мне ни говорили…

— Вы принадлежите к числу людей, которые всегда будут виноваты, даже если они не сделали ничего плохого. И ваша жизнь может сложиться очень скверно, если вы не станете разумнее и осторожнее. Там, где у другой ограничится неприятностью, у вас будет катастрофа.

Дмитрий Николаевич прежде не говорил с ней в таком тоне.

Лиза взглянула на него испуганно:

— Что же мне делать?

— Не совершать опрометчивых поступков, быть осторожнее, а уж если не умеете — постарайтесь быть смелей…

— Вы сердитесь на меня?

— Мне не нравится, что вы в такой зависимости от чужих мнений. От какой-то Клавдии Ивановны…

«Все это правда, — думала Лиза, — маленький я человечек».

Она чувствовала робость и шла молча, немного отставая и шмыгая носом от холода. Так дошли они до музея.

В маленьком чистом зальце с крашеным полом было тепло и чуть пахло угаром — должно быть, только что протопили печь, дверца которой выходила в зал. Посетителей не было, и казалось, пришли они спозаранок в частный дом в гости, а хозяева еще не проснулись и не вышли к ним.

Но вот появился из каких-то дверей маленький человек в скомканной кепке и в валенках. Он назвал себя экскурсоводом и пошел вперед, вооружившись палочкой. Откашлявшись, он заговорил:

— Уважаемые товарищи! Вы находитесь в небольшом историческом музее города Абакана, где собраны…

— Не надо, — сказал Дмитрий Николаевич, — мы сами разберемся.

Экскурсовод пожал плечами; нагнувшись к печке, он приоткрыл дверцу и понюхал воздух: «Закрыл с угаром». Скользнул в ту же маленькую дверь, вынес кочергу, совок и, опустившись на колени, принялся выгребать тлеющие угли.

— Вот она, — сказал он с удовлетворением и пронес мимо Лизы и Дмитрия Николаевича дымящуюся головешку. — В снег брошу, а завтра суну обратно, когда буду печь топить. — Он оставил после себя голубой след едкого дыма.

— На все руки, — засмеялся Дмитрий Николаевич.

— Рано закрыл, — бормотал экскурсовод, возвращаясь, — надымила. — Ушел к себе и больше не показывался.

Дмитрий Николаевич и Лиза остались одни. В больших матерчатых туфлях, которые в передней они надели сверх ботинок, они двигались медленно, не подымая ног. Дмитрий Николаевич остановился возле большого камня конусообразной формы.

— Надгробье, надо полагать.

На стендах лежали круглые латунные зеркала, металлические дверные ручки с изображением человеческих голов, с кольцом, продетым сквозь ноздри.

— Это дух, охраняющий дом. На Западе тоже встречаются такие ручки в некоторых старинных домах. Только там головы животных: лев, собака, лиса. Или птицы — орел, коршун…