Последняя картина Сары де Вос - [90]

Первое мгновение она не понимает, что провалилась под лед. Вода обжигает холодом. Освещенное луной небо сменяется куполом разбитого белого стекла. Формы и звуки искажены. Только пытаясь вдохнуть, Сара понимает, что захлебывается. Руки молотят по воде, будто она пытается взобраться по лестнице. Все темнеет, ее тянет к холодному донному илу.

Ноги – как свинцовые гири, карманы полны камней. Она брыкается, но не чувствует дна. Наверху, надо льдом, скрипят коньки Томаса. И тут она слышит собственный голос – не булькающий вопль, а словно кто-то стонет во сне в темной комнате на дне реки. Звук пугает ее. Сара видит, как паника вырывается наверх струйкой пузырьков, и понимает: все, чего она хочет, – наверху, над зазубренной трещиной льда. Мерцающую ночь жестоко вырвали из ее рук. Зрение туманится; в темноте перед глазами возникает голый древесный сук. Затем все замедляется. Сара видит изящные воронки течения, несущие рыб и древесный мусор вниз по реке. Видит вмерзшие в лед звезды, второе небо со своими собственными созвездиями. Томас здесь, сует вниз длинный сук, погружает лицо в ледяную воду, его голос вибрирует на границе между двумя мирами.

Вдова – мефрау Эдит Зеллер – держит домашнюю гостиницу без намека на приветливость. Богатые немцы и амстердамцы материализуются из списка гостей, и она отправляет их в холодные, чересчур пышные комнаты. Если зимой ломается водопровод или постояльцев маловато, она продает картину или старинный письменный стол. Так было уже много лет. Антиквариат дает деньги на ремонт, туристы – на жизнь и бензин для автомобиля. Стесненная в наличных средствах вдова сидит на многомиллионном наследственном богатстве. Элли видит это все, пока мефрау Зеллер выдает им ключи, видит по выцветшим обоям с пятнами на месте снятых картин, в ламинированных инструкциях, требующих выключать воду, когда чистишь зубы, и не стоять долго под душем. Вдова каким-то образом несет бремя фамильного богатства. Она ведет их в комнаты на первом этаже. Номер Элли – узкий и голый, наводящий на мысль о болезни и подкладных суднах: раковина на тумбе, вышитое полотенце для рук, вид на запущенный сад.

За обедом они заводят разговор о похоронной сцене, мягко расспрашивают вдову, откуда взялась картина, как долго была в семье и так далее. Мефрау Зеллер согрела им овощное рагу с копчеными колбасками, и Элли гадает, возьмут ли с них деньги за эти вчерашние объедки. Они едят в одной из двух обшарпанных кухонь; дверь в столовую закрыта для туристов давным-давно. Вдова вспоминает этапы домашнего упадка, словно стихийные бедствия: бедность после смерти отца, вечный холод и сырость, когда у них с матерью не было денег на дрова и керосин, тоску после того, как умер муж, а дети разъехались. Банкир в Англии, консьерж в Париже.

– А откуда у вас коллекция картин? – спрашивает Элли.

– Что-то досталось от дальнего родственника с отцовской стороны, что-то отец покупал сам. Во время второй войны тут были немецкие солдаты и грабежи. Старые семьи прятали картины по соседям и в сараях, многие картины пропали.

– Картина, которую мы купили в прошлом году, сцена с детским гробом, – говорит Хендрик по-голландски. – У вас есть другие полотна Сары де Вос?

Мефрау Зеллер жует и задумывается:

– Боюсь, я никогда не слышала этого имени.

Элли внезапно чувствует усталость – отголоски смены часовых поясов.

– Можно нам посмотреть вашу коллекцию?

Вдова поднимает взгляд от тарелки:

– Картины по всему дому. Некоторые на стенах, некоторые на чердаке, некоторые неизвестно где. Мой юрист из Хемстеде составляет мне документы для продажи. Вроде бы он когда-то сделал список.

Они едят и больше о картинах не разговаривают. Позже, когда тарелки убраны и половина света в доме потушена, мефрау Зеллер приносит в комнаты полотенца – жесткие, грубые, пахнущие лимоном. Элли благодарит, и они некоторое время болтают в коридоре. Ни с того ни с сего мефрау Зеллер спрашивает, поедут ли они завтра смотреть развалины.

– Это возле старого поселка. Прекрасное место для пикника, – говорит она. – У нас в Нидерландах очень много развалин, но очень мало замков. Голландцы не очень-то любят вельможных дам и господ.

Элли хотела упомянуть восхищение голландцев королевой Беатрис, но вместо этого просто соглашается с услышанным.

– Что за развалины? – спрашивает она.

– Бывшего городка, – отвечает вдова.

– С картины?

Та кивает, но в лице внезапно появляются настороженность и испуг. Элли уже не в первый раз думает, а не начинается ли у старухи деменция.

Хендрик вышел из комнаты послушать их разговор. Он говорит по-голландски:

– Мефрау, это развалины того городка, что изображен на картине с похоронной процессией?

– Там похоронили всех жителей, – отвечает вдова. – Я приготовлю вам бутерброды с сыром для пикника.

Она желает им доброй ночи и уходит по длинному коридору.

Сара просыпается в синий вечерний час, большой дом вокруг темен и расплывчат. Она лежит в круге света от очага, на узкой перине в чайной. Она знает, что здесь Корнелис обычно лечит свою меланхолию, вбирая Восток по чашечке за раз. В очаге ярко пылает огонь, и Сара видит сгорбившегося в кресле Барента с мятой газетой на коленях. Только через мгновение она понимает, что это Томас, что и время, и жизнь другие. Ей снился Барент, снилось, что она идет за Катрейн через лес и по пещере. Закрыв глаза, Сара видит обрывки образов. Черные тюльпаны и сверкающие ледяные ребра. Она вновь садится на кровати и смотрит через окно на сугробы. Очень хочется пить, но жалко будить Томаса. Сара видит, как они вместе плывут по недвижному озеру, потом переходят реку вброд рядом с бегущим табуном. Она просыпается от нового сна.