Последняя буря - [41]

Я предоставил ему полную свободу, только смотрел…

Медленно, словно священнодействуя, потянул я на себя рычаг подачи смеси, которая позволяла отдохнуть моему слуге и моему другу. Еще несколько холостых оборотов винта — и все механические шумы прекратились. Лишь зловеще завывал ветер, яростно стегавший машину, да стрекотали индикаторы скорости.

Шквалы снега и дождя хлестали по ветровому стеклу. Временами раздавался неопределенный глухой шум, машина начинала раскачиваться, будто земля дрожала под ее колесами. Это разъяренная стихия все еще пыталась унести самолет, который теперь цепко держался за землю.

Самый удивительный миг

Поскольку дотянуть машину до стоянки на одном двигателе было невозможно — колеса не позволила бы, одно из них по самую ось увязло в грязи, — мы решили снять обтекатель с левого мотора и попробовать запустить этот мотор.

Едва мы приоткрыли дверь кабины, как порыв ледяного ветра обдал нас с головы до ног мокрым снегом. Холод пронизал нас, мы хотели спускаться, но услышали характерный рев мотора. Где-то с трудом пробиралась по грязи автомашина. Сквозь яростный ураган воды и снега мы с удивлением увидели «Рено-6», сверкающий, как новенькое су. Малыш храбро боролся с ветром и грязью, его кидало из стороны в сторону, подбрасывало на ухабах, но он упорно двигался к нам.

Это был диспетчер с контрольного пункта. С его стороны было крайне любезно приехать за нами. Отложив запуск мотора, мы позволили себе соблазниться его предложением подбросить нас к зданию аэропорта. Под проливным дождем, по щиколотку в грязи мы прошлепали те три-четыре метра, которые отделяли нас от автомашины.

Контрольно-диспетчерский пункт представлял собой дощатый, покрытый оцинкованным железом барак, который, вероятно, был известен много лет назад моим предшественникам из Аэропостали. Я вошел в него с любопытством, смешанным с почтением и уважением, как в музей или святилище. Имена великих авиаторов, которые я не осмеливаюсь назвать, приходили мне на ум. Аромат старого дерева оживил во мне воспоминания об этих героях, населявших мечтания моей юности.

Маленький письменный стол, шкафы со стеклянными дверцами, в которых груды бумаги. В центре — допотопный стол, испещренный следами долголетней службы. Мое внимание привлекла огромная круглая печь, которая уютно гудела. Рядом стоял стул. Немного дальше, за приоткрытой дверью, виднелся и сам контрольно-диспетчерский пункт. Там стояли громоздкие электронные, аппараты, прослужившие не менее полувека. Оператор чрезвычайно любезно предложил нам развесить одежду на стуле перед печкой, что мы тут же и сделали.

Затем этот добрый человек угостил нас знаменитым мате — патагонским чаем. Для меня он имел особый вкус, я вкушал его как истинный знаток. Питье такого рода — знак дружбы. Я словно помолодел. Наслаждаясь мате, я ощутил себя в той жизни, которую я вел двадцать два года назад, когда летал на старых фанерных двухмоторных самолетах воздушной линии Рио-Гальегос — Рио-Гранде — Ушуая.

Сидя около печки, мы рассказали оператору некоторые подробности нашего полета. Но уже через 15 минут мне стало невмоготу. Я был уверен, что Алькоб, как и я, не мог долее пребывать в приятной праздности, в то время как наша машина, брошенная в грязи, стояла на середине полосы.

— Алькоб, что если попытаться запустить мотор?

Алькоб никогда не говорил «нет». Он всегда был согласен на любую работу, в любых условиях, в любую погоду, в любое время, при любой температуре воздуха. За годы работы у меня переменилось 20 напарников; Алькоб единственный никогда не возражал.

Не успел я договорить, как мы были готовы возвратиться ксамолету. Пришлось выдержать маленький бой с оператором — он непременно хотел подвезти нас на своей машине. Мы наотрез отказались — нельзя же было допустить, чтобы этот добрый малый калечил из-за нас полученный в этот самый день «Рено», который, конечно же, стоил ему недешево.

Буря свирепствовала по-прежнему, шел густой снег с дождем, небо закрывали облака, порывы ветра порой достигали скорости более 100 километров в час.

Обходя топкие места, мы, как утки, заковыляли по грязи и камням.

Мы знали, что работа будет не из легких. Придется решить множество больших и малых задач — демонтировать обе половинки капота левого мотора и разобраться, что же произошло. Если удастся устранить причину, попытаться запустить мотор. Вытащить самолет из грязи и довести его до стоянки можно лишь в случае, если оба мотора будут работать.

Демонтаж половинок капота, сделанного из стекловолокна, тяжелого и хрупкого, — операция, сложная даже в обычную погоду. Сегодня же, под дождем и при таком ветре, это в сто раз труднее.

После жесточайшей борьбы с ураганным ветром, вырывавшим из рук огромные панели, нам удалось, ничего не сломав, снять половинки капота. С бесконечными предосторожностями мы отнесли панели на край полосы и привалили их большими камнями.

То, что мы увидели, буквально потрясло нас: точно в нижней половинке капота, копируя ее форму, висела глыба льда килограммов в двадцать весом.

Мы осторожно освободили воздухозаборник и досуха вытерли основной воздуховод, где скопилось много воды и снега. Затем начали пробные запуски. Казалось бы, коль скоро система подачи воздуха свободна, все должно получиться! Должно! Но совершенно неожиданно появилась загвоздка — электромотор стартера отказывался вращаться!