Последняя буря - [43]
Эти строки, предназначаются, в частности, моим коллегам — пилотам, сидящим за штурвалом винтовых самолетов, одно- или двухмоторных. Не пожимайте плечами, прочтя мой рассказ, не говорите «со мной такое не случится» или «я-то вожу самолет с дви-гателями непосредственного впрыска, стало быть, мне не угрожает образование льда». Но ваша уверенность в том, что вас это не касается, так как ваш мотор — насосно-карбюраторный с непосредственным впрыском, основана лишь на инструкции или на рекламе, где категорически заявлено, что опасность образования льда в моторах такого типа исключена. Пересмотрите свою точку зрения на этот счет! Наш самолет тоже имел насосно-карбюраторные двигатели, и я тоже долгие годы верил, что обледенение им не грозит…
Утверждения ваших, инструкций точны и категоричны, но и мои инструкции были не менее точны и категоричны! Правда, надо признать, что в новой конструкции полностью устранена опасность обледенения карбюратора, но она устранена лишь по той причине, что карбюратора там нет совсем.
Возьмите ярко-красный карандаш и смело вычеркните все, что относится к образованию льда: ошибка конструкторов так потрясающе груба только потому, что исследования и испытания производились в диапазоне температур, губительных лишь для моторов с карбюратором.
Зона опасности для систем непосредственного впрыска зависит от типа мотора и системы подогрева, но она всегда расположена ниже зоны, опасной для карбюраторов. В нашем случае — около 20 градусов Цельсия ниже нуля. Еще несколько лет назад я пришел к выводу, что угроза обледенения не устранена, и, более того, на опыте убедился, что в некоторых случаях лед образуется исключительно быстро.
По этому поводу, задолго до трагедии в Сан-Хулиане, я отправил несколько писем в разные организации — в ФАА,[16] изготовителям двигателей, изготовителям двигателей с системой впрыска и фирме, выпустившей мой самолет. Мои замечания не были приы во внимание. Полученные ответы были весьма путаными; одно из писем, где говорилось о проведенных испытаниях, содержало такой детский лепет, что у меня пропало всякое желание настаивать на чем-либо.
Несомненно следующее — система подогрева воздуха левого двигателя была совершенно исправна и герметически закрывала доступ холодному воздуху. Более того, переключатель непрерывно находился в положении «максимальный подогрев», мы не меняли его положения с того момента, как начался набор высоты по приборам. Несмотря на это и несмотря на значительное увеличение мощности, а следовательно, и подогрева, обледенение распространилось молниеносно. Вывод: левый мотор заглох из-за недостаточного подогрева воздуха на входе. Если бы можно было чуть-чуть поднять температуру, аварии не произошло бы.
Главную роль в ходе драматических событий играли ледяные кристаллы, взвешенные в воздухе. Проходя между ребрами охлаждения цилиндров, кристаллы забирали у них огромное количество тепла. Во вспомогательный воздухозаборник, обычно очень горячий, поступал все более холодный и пересыщенный влагой воздух. Во впускном канале в какой-то момент температура опустилась до нуля градусов, и комбинация факторов оказалась такой, что он превратился в огромную машину по производству льда. Что касается времени, в течение которого лед полностью блокировал двигатель, тут я скажу совершенно точно: впускной канал закупорило менее чем за две минуты; причем процесс был необратим, несмотря на высокий режим мощности, к тому же я еще выпустил шасси и закрылки.
Много раз мне задавали вопрос, что бы я сделал, если бы и правый двигатель остановился. Сознаюсь, я частенько сам задумываюсь над этим. Если бы остановился второй двигатель… если бы создалась такая кошмарная ситуация… что бы я тогда делал, осталось бы навсегда нашей с Алькобом тайной.
Я допустил серьезную ошибку, которая мне дорого стоила и могла стоить еще дороже: в тот момент, когда появилась угроза обледенения, я не использовал полностью возможность увеличить температуру путем обеднения горючей смеси. К сожалению, я не сделал этого, хотя именно это немедленно растопило бы лед. Я осознал свою ошибку только спустя несколько секунд, когда было поздно.
В отдельные стадии полета я прибегал к отчаянным маневрам, но, мне кажется, в моем положении естественно было какое-то время надеяться, что мотор все же заработает. В этой местности не было гор, поэтому я мог снизиться в поисках зоны более высоких температур или просветов. Даже в крошечном просвете между двумя ярусами облаков пилотировать самолет было бы значительно легче. Думаю, я имел право искать его.
И все же я и здесь допустил еще одну серьезную ошибку, едва не ставшую роковой, — я спустился слишком низко, при плохой видимости и не зная своего местоположения. Я снизился до 2000 футов, тогда как должен был остаться на 4000.
Что касается моего решения пробиваться через облака в Сан-Хулиан, где метеорологические условия были совершенно безнадежны, то этот вопрос настолько сложен, что тут возможны самые различные мнения. В самом деле, вместо того чтобы идти на такой риск, я мог бы продолжать полет до Комодоро, где метеорологические условия были значительно лучше, чем в Сан-Хулиане, по крайней мере в момент нашего вылета. Но долетели бы мы до Комодоро? Выдержал бы правый двигатель? В тот день я не знал этого, но впоследствии рассчитал, приняв во внимание уменьшение скорости из-за остановки левого двигателя и оиень сильного встречного ветра, что нам понадобилось бы еще три часа, чтобы добраться до Комодоро-Ривадавии. Итак… С другой стороны, никто не мог утверждать, что метеорологические условия там были лучше, чем в Сан-Хулиане. И наконец, стоит подумать о том, что представлял бы собой полет в окрестностях Комодоро, окруженного высокими холмами. Для терпящего бедствие самолета, который еле-еле тащится, испытывая недостаток горючего, это был не лучший вариант. Да и хватило ли бы нам горючего?
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.