Последняя буря - [40]
Сможем ли мы вовремя подняться на нужную высоту я перевалить через препятствие, которое все еще явно выше нас? Порывы ветра обрушивались без малейшей передышки. Вихри, снег и дождь играли самолетом, сотрясали фюзеляж, раскачивали, накреняя то одно, то другое крыло.
Они швыряли нас как соломинку, грозя с минуты на минуту опрокинуть. И вдруг ветер, казалось, просто вырвавшийся из преисподней, с необычайной силой подхватил самолет снизу, сотрясая и одновременно поднимая его. Может, это последнее вмешательство провидения, раздраженного нашим сопротивлением или вдруг сжалившегося над нами? Этот чудовищный пинок совершил чудо — он помог нам одолеть последние сантиметры и подняться на уровень преграды.
Линия мачт приблизилась, их верхушки были на уровне нашего самолета, проводов мы не видели. Я поднял машину на дыбы, чтобы вырвать у смерти еще несколько миллиметров. Передняя часть самолета прошла чисто, ничего не задев, но я боялся за хвост, ведь хвост зависал. Мгновенья, казавшиеся долгими, я ожидал удара о заднюю часть фюзеляжа. И если самолет запрокинет, я приготовился немедленно восстановить равновесие, чего бы мне это ни стоило. Теперь я был уверен, мы проскочим, пусть даже с поврежденным хвостом. Но проскочим!..
Треска, которого я ждал, не раздавалось. Мы не зацепились, и не было скрежета металла, который, казалось, уже резал мой слух. Не было фейерверка. Не было и голубых искр.
Однако и о победе кричать было рано.
Самолет по инерции поднялся еще на несколько метров. Потом я почувствовал, что ручки ослабли, будто все тросы разом оборвались. Красный глазок замигал, зловеще раздалось непрерывное завывание сигнальной сирены. Какое-то время самолет раскачивался, нос машины водило из стороны в сторону, словно она не знала, какое направление выбрать. Понятно! Я слегка подал штурвал вперед. Последовали рывки, колебания. Затем «оседание».
По мере того, как опускались стрелки высотомеров, я с облегчением ощутил, что штурвал и педали обретают упругость. Все входило в норму.
Колючая проволока была давно позади. Мы находились над летным полем. Справа сквозь завесу снега и дождя едва угадывалась чуть более темная зона. Не иначе, как примитивная полоса утрамбованной земли. От оси полосы мы отклонялись вследствие резкой дачи мотору газа. Это изогнуло траекторию полета, сместило нас метров на двадцать. Сюда добавилось также угловое смещение, вызванное временной потерей управления в момент «перевала» через линию высокого напряжения. Необходимо срочно выправить курс, добраться до полосы, «сбросить» высоту и, главное, успеть выпустить шасси и закрылки! Риск, теперь смехотворный, сводился к тому, чтобы правильно, без поломок посадить машину. Дело в том, что для полного выхода шасси и для его закрепления в нижнем положении необходимо время — теперь оно казалось нам вечностью. Еще резкий рывок крыла вправо, нажим на педаль, обратный маневр, чтобы выровнять машину вдоль полосы. И вот, наконец, я на бреющем полете над полосой лихорадочно удерживаю машину в метре от поверхности. В страшном напряжении ожидаю, когда прекратятся эти «уэн! уэн! уэн!», раздастся короткий сухой привычный щелчок и загорится контрольная зеленая лампа, сигнализирующая о блокировке всех трех колес в нижнем положении.
Шасси выпускались на сей раз бесконечно долго. Зеленый свет не желал загораться. Все это время я держал машину в центре полосы над самой поверхностью.
Пришлось пережить еще несколько долгих мгновений напряжения и ужаса. Будто мало их было в этом полете! Неужели я должен все потерять сейчас, разбившись в этой жидкой грязи только потому, что шасси не фиксировались? Спасение где-то рядом — рукой подать. Я снова ощущал его, я жил им. Неужели погибну, после стольких испытаний!
— Есть! Заперто! Зеленый свет! — прокричал мне Алькоб.
Магические слова, но я уже ничему не доверял. Мне нужно было убедиться самому.
Все правильно. Шасси выпущены, огни горят. Все готово для посадки.
Давление наддува правого мотора едва успело снизиться на два-три дюйма, а я уже сажал машину, мягко, на малой скорости — встречный ветер неслыханной силы замедлял наше движение.
Полоса просматривалась вперед не более чем на сто метров. Мы понятия не имели об ее длине. К счастью, благодаря этому чертову ветру и торможению, производимому грязью, самолет быстро остановился, тормоз не понадобился.
Так, посреди грязи, закончился наш драматический перелет. Самолет недвижно стоял на земле, целый и невредимый.
— Сегодня еще не наш черед!..
Этой глупой фразой, сказанной в микрофон, я нарушил молчание, тянувшееся с тех пор, как я попросил не задавать мне больше вопросов.
Ответ меня ошеломил, он показал, как мы были оторваны от мира людей.
— Лима Виктор Отель Индия Индия! Ваше местоположение?
Значит, оператор ничего не видел, ничего не слышал. Ни нашего приближения, ни посадки. Не видел сейчас нашего самолета!
Победа была отмечена только этой одной нервно брошенной в микрофон фразой. Ни объятий, ни радостных возгласов, никаких других проявлений радости. Мы с Алькобом не обменялись, кажется, ни словом.
Вспоминаю, что я задумчиво и неподвижно сидел на месте, глядя направо, на мотор, который бойко крутился на малых оборотах. Винт вращался неровно, время от времени подрагивал, иногда вдруг начинал крутиться быстрее: я убавил газ.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.