Последний воин. Книга надежды - [61]

Хлопоты у старух тоже одинаковые: как бы дотянуть до тёплых деньков, а там, даст бог, нагрянут к кому-нибудь дети либо внучата, и заново пойдёт над Глухим Полем дым коромыслом.

Деду Тихону их бессмысленные причитания стояли поперёк горла, а вот Шпунтов повадился захаживать то к одной, то к другой на чашку чая. Эта его новая привычка тоже Пашуту обескураживала. Вероятно, мир треснул по швам, коли дамский угодник и жизнелюб Шпунтов нашёл для себя удовольствие в долгих беседах с тенями предков. Пашута пытался вызнать у Владика, каковы их с Вилькой дальнейшие намерения, но нарывался на загадочные, уклончивые ответы. Он, допустим, спрашивал: «Когда же вы собираетесь в Москву отбыть?», а Шпунтов отвечал: «Куда торопиться?» Спирину страдающий тридцатилетиий подросток явно пришёлся по сердцу, и он по-прежнему уговаривал его располагаться в Глухом Поле на постоянное жительство. Шпунтов выслушивал его благожелательно, и это уж вовсе не лезло ни в какие ворота.

Однажды, когда Шпунтов разгуливал по окрестностям, Пашута проскочил к нему в избу и тайком повидался с Вильяминой. Он шёл к ней с надеждой поставить точки над «i», но встретил такой приём, что зарёкся от дальнейших контактов.

— Голубчик мой, Пашенька, — не отвечая на дружеское «здравствуй», заунывно пропела Вильямина. — Раздевайся, миленький, поскорее, ложись прямо в постельку. Уж я тебя приголублю по старой памяти.

Приглашение она подкрепила энергичными действиями, то есть начала шустро срывать с себя нехитрое бельишко. Обнажились прямые точёные плечи, плеснули из лифчика литые груди, замешкалась бедовая девица лишь с крючками на вельветовой юбчонке.

Опешившего Пашуту будто взрывной волной вышвырнуло из дома, и, чудно кренясь набок, он бегом домчался до родного приюта, постучал в комнату к Вареньке. В последние дни бедная девушка обычно корпела над рисунками, при его появлении сноровисто накинула на распятый ватман шерстяной платок.

— Не хочу я смотреть, чего ты там малюешь для своего Хабилы, — вскипел Пашута. — Чего ты из себя идиотку строишь, Варька? Нам надо кое-что обсудить.

Варя глянула на него недоверчиво, склонив головку, и он мгновенно попал под грозную власть её присутствия. Все нервы разом заныли. Бог мой, как она изменилась! У любого человека найдётся несколько обличий на разные случаи жизни, но, значит, у молоденьких девушек их тысячи. Нынешний её облик был чист и невинен. Она перед Пашутой робела. И это не было игрой, где притворство выше естества. У женского лукавства есть свои границы, часто оно оборачивается беззащитностью.

— О чём ты хочешь со мной обсуждаться? — спросила Варя застенчиво. — Ты не сердись, что я от тебя работу прячу. Я покажу, когда совсем будет готово.

Пашута беспомощно огляделся. Уютная комнатка в деревенской избе, затерянной в пространстве, окошко в розовом отсвете солнца, бумажный абажур под потолком и они, двое, сведённые вместе случайными, безумными обстоятельствами. И ему расстаться с ней — что ножом по душе полоснуть.

Как странно всё это… Как невыносимо тянуться на ощупь к чужой душе, страшась причинить ей боль и тем оттолкнуть от себя.

— Давай, давай, — сказал Пашута. — Хабиле угодишь, премию выпишет. Гляжу, сильно он тебе приглянулся.

— Да ты что, Паша? К казённому сморчку ревнуешь? Вот умора!

— Я тебя ни к кому не ревную. Живи как хочешь. Права у меня нет ревновать. Но раз я тебя сюда притащил, всё же несу какую-то ответственность.

— За меня?

— Послушай, Варя, что между нами вообще происходит?

— А что?

Сейчас расхохочется, это уж точно. Сейчас у неё колики начнутся от смеха. В унынии Пашута присел на табурет у окна. Варя томилась на краешке кровати, грудку выпятила, спина прямая, на мордашке забавное ожидание: какую глупость дальше сморозишь, Пашенька? Я тебя слушаю с интересом.

— Перед людьми неудобно, — сказал Пашута. — Может, нам с тобой по разным избам расселиться?

Уколол всё-таки, сумел. Бровки над светлыми очами резво взметнулись.

— Не будь ханжой, Павел. Ладно? Чего ты от меня хочешь, скажи попросту? Я ведь на ночь дверь не запираю.

— Неужели у тебя ничего другого в голове нет?

— А у тебя есть, многоженец несчастный? Ах да, тебя же судьбы отечества больше всего волнуют. Только не путай божий дар с яичницей. Ты зачем сюда эту женщину выписал?

— Да она…

— Что она? Ох ты, боже мой! Общественное мнение его взволновало. Опомнился. Выселяйся, Варька, на мороз. В какую это избу ты меня хочешь переселить? Ты тут хозяин? Все дома твои? Дай денег, завтра же уеду. Ты что о себе возомнил, Пашенька? Думаешь, я за тебя цепляться буду? В жизни ни за кого не цеплялась. Думаешь, на помойке меня подобрал, можно не церемониться? Ой, Паша, обожжёшься. Я девушка балованая. Ещё пожалеешь, как меня выгонял. Иди, иди к своей кобыле старой. Никто тебя не держит, А меня не трогай. Я Спирину пожалуюсь. Он партийный человек. Ну, Пашка, я тебя теперь до конца разоблачила, какой ты жук колорадский.

Пашута, слушая её трескотню, разомлел. Весёлые бесенята сигали из её глаз, попробуй угонись. Он в её слова не вникал. Какие там слова, ничего они не значат. Весенний ручеёк звенел по камушкам, обволакивал его слух. Встать, дотянуться, испить бы живительной влаги из разгневанных уст. Не посмел. Впервые в жизни не посмел. Страх потери его остановил.