Последний верблюд умер в полдень - [135]

…»

— Миссис Форт… — ахнула я. — Это… неужели это… вы?

Огромный белый лоб прорезала морщина.

— Я знаю это имя, — последовал ответ на мероитическом с сильным акцентом. — Это имя того, кого я ненавижу. Уходи, женщина, и больше не повторяй это имя.

Истина, страшная и мучительная истина полностью открылась мне. Миссис Форт умерла после рождения ребёнка — умственно, не телесно. Такие случаи порождают древние легенды о демонической одержимости, когда мужчина или женщина, не способные вынести жизненную боль, скрываются от реальности, представляя себя новой личностью. Та, что говорила со мной, не была миссис Уиллоуби Форт. Она была Божьей Женой Амона. Она забыла о своей дочери, о своём муже, о том мире, который она покинула.

Смогу ли я вернуть её? Кто знает? И, конечно, для меня было немыслимо даже не попытаться.

Я обратилась к ней с проникновенными словами. Я заверяла, что чувствую одно лишь самое нежное сострадание к ней (несмотря на неподобающую тягу к женатому мужчине). Чувства, обуревавшие меня, помогли мне подняться до таких ораторских высот, которых я не достигала никогда прежде. Глаза Эмерсона оставались плотно закрытыми, однако я знала, что сознание вернулось к нему. Но он мудро решил воздержаться от участия в разговоре.

Её же лицо оставалось неподвижным, пока я не произнесла то, что, в свете дальнейших событий, надо признаться, оказалось явной ошибкой:

— Мы заберём вас с собой, миссис Форт. Возвратим домой, где вы будете окружены любовью и заботой. Отец вашего мужа живёт только для того, чтобы снова обнять вас…

Она завизжала:

— С собой? Забрать из моего храма, разлучить с моими слугами? Ты говорила, когда я приказывала молчать. Ты осталась, когда я приказывала оставить меня. Я была милостива, но ты исчерпала моё терпение, женщина! Убить их! Убить богохульников!

Из тени в дальнем конце комнаты появился Рука, твёрдо держа копьё наизготовку, на лице играла отвратительная улыбка. Эмерсон скатился с дивана и вскочил на ноги.

— Отойди с линии огня, дорогой! — закричала я, прицеливаясь.

— О, Господи Всемогущий, Пибоди… нет… нет…

Он хотел быть уверен, что я не брошусь внезапно на Руку. Свет играл на лезвии копья, устремившегося к груди Эмерсона. С кошачьей грацией муж нырнул в сторону и ухватился за рукоять оружия, чуть выше лезвия. Вцепившись в другой конец рукояти, Рука стремился вырвать оружие из рук Эмерсона. Они качались взад-вперёд, равные по силе, с древком между ними, будто плотно натянутой верёвкой в перетягивании каната, которым забавляются великаны.

Я толкнула Рамзеса в объятия Тарека.

— Не отходи от него, — приказала я и стала кружить близ мужчин, выискивая возможность для меткого выстрела.

Муртек отступил за занавески, но не дальше; его глаза выкатились — он был зачарован ужасом происходившего. Жена Бога (увы, я должна называть её именно так) тряслась, её покрывала вздымались и опадали; она выкрикивала проклятия и приказы. Затем протянула руку мамонта, когда я оказалась неподалёку, но её движения были настолько медленными, что я с лёгкостью уклонилась.

Эмерсон, казалось, выигрывал в перетягивании каната. Сражаясь за каждый дюйм, с лицом, искажённым от усилий и неверия, Рука медленно подтягивался к своему могучему противнику. Что Эмерсон намеревался сделать с ним, когда тот очутился чуть ли не рядом, я не знаю, но, видимо, Рука боялся худшего: внезапно он отпустил копьё и потянулся к поясу за длинным ножом. Эмерсон отшатнулся, тут же выровнялся и ударил своего противника торцом копья с такой силой, что Рука отлетел назад, как камень, выпущенный из катапульты. Он с грохотом врезался в стену и рухнул на пол.

— О, отличный удар, папа, — одобрил Рамзес.

— Он мёртв? — с надеждой спросил Тарек.

— Надеюсь, что нет. — Эмерсон прерывисто и глубоко дышал; салфетка, которой я перевязывала ему руку, пропиталась кровью. — Это начинает надоедать. Пибоди, дорогая, сделай одолжение — убери пистолет, прежде чем обнять меня.

Я намеревалась заключить его в объятия не только потому, что это моя любимая привычка, но и потому, что он едва стоял на ногах. Однако нечто заставило меня замереть в неподвижности — лицо несчастной женщины, которая называла себя Божьей Женой Амона. Оно уже не было белым, как снег, но налилось тёмной кровью. Яростный крик умолк. Страшные хрипы и клокотание вырывались из раскрытого рта.

И вот она опрокинулась наземь, будто огромный валун, который столкнули с вершины скалы — сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, ударившись о пол с отвратительным, глухим стуком.

Сила этого падения потрясла всю атмосферу героической трагедии и вынудила нас на несколько секунд окаменеть. Затем Эмерсон прошептал:

— О, Господи Всемогущий… Она… она…

Я стряхнула оцепенение, упала рядом с ней на колени и попыталась найти пульс, но поняла, что смерть настигла её ещё до падения. Голубые глаза пусто и неподвижно смотрели на меня с раздутого, фиолетового лица. Выражаясь медицинским языком, её кончина могла быть связана с эффектом нерастраченной ярости (с тех пор, как она заняла высокое положение, никто не осмеливался ей противоречить) в сочетании с телом, изношенным избыточной пищей и отсутствием упражнений для укрепления здоровья; но я охотнее поверила бы в Иной, более Благодетельный Источник.