Последний верблюд умер в полдень - [134]

Естественно, вряд ли нужно говорить, что, пока эти картины возникали у меня перед глазами, я спешила к внутренним стенам храма, зонтиком призывая Тарека поторопиться. Рамзес рысил рядом со мной; сзади плёлся старый Муртек, чьи опасения отступили перед неукротимым любопытством, являвшимся главной чертой его характера.

По мере того, как мы проникали всё глубже и глубже в недра горы через коридоры, тускло освещённые дымящими лампами, я слышала шорохи, будто кто-то передвигался тайком. Я подумала: если кошка окажется в туннелях, где живут мыши и кроты, они бросятся бежать от неё, подобно обитателям этого мрачного лабиринта, которые прячутся от нас, не имея уверенности в собственной судьбе и опасаясь худшего.

Мы шли рядом, и Тарек торопливо шептал:

— Вам следует быть как можно дальше от этих мест, леди, до того, как завтрашнее солнце провозгласит начало дня. Караван собран; он проведёт вас в оазис и обеспечит безопасность пути. Я не буду требовать от вас клятвы соблюсти тайну, ибо знаю: ваше слово сильнее клятвы любого человека. Я только прошу вас сохранить эту тайну, пока я не подготовлю свой народ к тому неизбежному моменту, когда волки внешнего мира набросятся на нас. Можете взять всё, что вам угодно: золото, драгоценности…

— Мне не нужно твоё золото, Тарек, мне нужен только мой муж — и девушка, ради которой ты пережил столько испытаний.

— Да, леди, вот почему я привел вас сюда, и хотя её уход погасит свет, который озаряет мою жизнь, но белая не соединяется с…

— Тарек, хватит болтать чепуху. Трещишь языком, будто нервничающий актёр. В чём дело?

Тарек остановился. Воздух в туннеле был холодный и влажный, но его лицо блестело от пота.

— Леди, я прошу вас. Не идите туда. Я… Я пойду сам, и верну вам Отца Проклятий.

Мой ответ был кратким и недвусмысленным. Тарек с отчаянием смотрел то на меня, то на Муртека.

— Так решили боги, — сказал старый лицемер. — Как ты можешь остановить бушующий ветер или женщину, следующую к своей цели?

— Особенно эту женщину, — подчеркнула я, крепче сжимая зонтик. — Скорее, Тарек.

Больше Тарек не возражал. Сначала он взял настолько быстрый темп, что Рамзесу пришлось бежать, чтобы не отставать. Постепенно ход замедлился; когда мы вошли в вестибюль, богато украшенный вышитыми драпировками и подушками, Тарек остановился. В нишах горели лампы, но людей не было. Тарек молча махнул рукой по направлению к занавеске в дальнем конце комнаты. Перебросив зонтик в левую руку, я выхватила ​​пистолет и бросилась вперёд.

В этом тайном зале собрали богатейшие сокровища царства. Каждая поверхность каждого предмета мебели была покрыта кованым золотом и инкрустирована драгоценными камнями и эмалью. Вышитые завесы скрывали каменные стены. Сосуды на столах были из чистого золота и наполнены разнообразнейшей едой. Пол покрывали шкуры животных. В занавешенном проёме стояла низкая лежанка. На ней лежал Эмерсон, закрыв глаза; лампа, горевшая в расположенной над ним нише, бросала на лицо красноватый оттенок. А над самим Эмерсоном наклонилась женщина, закутанная в покрывало.

Эта сцена уже возникала в моих мыслях, но воображение оказалось абсурдной пародией на реальность. Строгие и неровные черты моего мужа не имели никакого сходства со златовласым героем классического романа, а из женщины, что зависла над ним, вышло бы целых четыре таких, как бессмертная «Она». Существо было приземистым и квадратным, как огромная жаба.

Я ошеломлённо застыла. Эмерсон открыл глаза. Невероятная гримаса ужаса и удивления исказила его лицо, и он мгновенно вновь потерял сознание.

Мой зонтик выпал из онемевших рук. И как бы тих ни был звук его падения, но предупредил существо о моём присутствии. Двигаясь с тяжеловесной неторопливостью гигантского слизняка, она выпрямилась и начала поворачиваться.

Я слышала шелест драпировок позади меня и знала, что Тарек вошёл в комнату, но не могла оторвать глаз от представшего мне зрелища. Я ошибалась; это чудовищное создание не могло быть королевой. Должно быть, передо мной стояло нечто неописуемо кошмарное, раз оно заставило храбрейшего из мужчин лишиться чувств. Оживший образ одного из животных-богов Древнего Египта? Высохшее, мумифицированное обличье тысячелетней женщины?

Но то, что я увидела, оказалось неизмеримо хуже, и лишь в этот миг откровения я поняла и потрясение Эмерсона, и предупреждение Тарека. Лицо оказалось обычным лицом очень толстой женщины, черты — смазанными из-за раздутых щёк. Но цвет кожи — белый. Бледный мертвенно-белый цвет коченеющего трупа. Волосы, которые текли по плечам почти до пола, сверкали серебристым золотом; глаза, щурившиеся на меня из складок плоти, напоминали нежно-голубые васильки на английском лугу.

Далёкие, как небо, цвет которого был ими заимствован, они рассматривали меня с нечеловеческой отрешённостью. Так обычная женщина смотрит на муху, что осмелилась сесть ей на руку. Сквозь туман ужаса, помрачавшего мой разум, я, казалось, слышала голос Эмерсона, повторявший слова, произнесённые всего лишь несколько месяцев назад, дождливым английским вечером:

«Изысканное создание не более восемнадцати лет от роду; огромные голубые глаза, подёрнутые поволокой, кудри цвета золотой осени, кожа, белее слоновой кости