Последний шанс - [2]

Сегодняшний праздничный день прошел очень удачно. Дельфи приготовила большую корзину с провизией для пикника, и Рейчел настояла на том, чтобы экономка отправилась на пикник вместе с ней и Таем. В полдень состоялся парад, под обязательными красными, белыми и синими флагами, натянутыми над Главной улицей, звучали политические выступления, и сияло июльское солнце, достаточно жаркое для того, чтобы лица у собравшихся порозовели, а лысые головы покраснели. День был полон до краев. Идти на танцы не было никакой необходимости, но какое-то болезненное любопытство привело ее сюда. И теперь Рейчел сожалела о том, что обрекла себя на явное одиночество, которое она неизменно чувствовала, оказавшись в толпе.

Когда же, наконец, смолкнет музыка! Что за удовольствие – смотреть, как другие танцуют! За весь вечер никто не пригласил ее – впрочем, она этого не ожидала и не хотела. И что это ей взбрело в голову прийти сюда? Это решение появилось внезапно, так же как намерение снять вдовий траур. В последнее время ей казалось, что она плывет по течению, что ее носит по житейскому морю, как парусник без капитана. Она хотела поскорее избавиться от этого ощущения. Обернувшись, Рейчел устремила взгляд на Главную улицу, задавая себе вопрос: кончится ли когда-нибудь эта полька-марафон?

Рейчел подчеркнуто не обращала внимания на Милли Карберри, равно как и на женщину справа от себя, которая, несмотря на оглушительную музыку, крепко спала, свесив голову и раскрыв рот. Слюна текла на лиф ее платья; зрелище было весьма непривлекательное, и Рейчел отвернулась.

Она устремила взгляд на китайский фонарик, висевший к ней ближе других, и принялась следить, как ночные бабочки летят на свет свечи. Было время – много лет назад, еще до того, как она вышла замуж за Стюарта Маккенна, до того, как отказалась от учительской работы, чтобы стать женой, матерью, невесткой, – время, когда она чувствовала себя вполне уверенной в себе. Тогда она была хозяйкой своей жизни, своей судьбы, и каждый день ее был исполнен цели и смысла.

Но даже восемь лет супружества со Стюартом не могут сравниться с тем, что она пережила за этот единственный год траура. Теперь она – «вдова Маккенна», и до сих пор сплетни на ее счет не утихают.

Да, все изменилось с того дня, когда Стюарт Маккенна, шериф, отец и муж, умер неприличным образом – от сердечного приступа в убогой комнатушке над салуном, лежа на одной из самых известных шлюх города.

Лейн Кэссиди стоял в тени узкого проулка между заведением цирюльника и пекарней, надеясь, что черный костюм скроет его присутствие. Окутанный темнотой, он время от времени менял позу и рассматривал толпу на временной танцплощадке из-под полей черной шляпы, низко надвинутой на лоб.

Он узнал кое-кого из тех, кто наслаждался танцами под неровно развешанными бумажными фонариками. Двоих он знал по имени: Джеймс Карберри, чья мать была владелицей главного магазина в городе, кружился в толпе, прижимая к себе пухленькую молодую даму, которая, улыбаясь, показывала слишком много зубов; и Хэрольд Хиггинс – не узнать которого было просто невозможно. Хэрольду теперь, должно быть, пятнадцать лет, а он тут, нарочно наступает на ноги неосторожным танцорам, а если кто-нибудь на него посмотрит, прикидывается невинным, как девственница в брачную ночь. «Интересно, – подумал Лейн, – он все еще писает в штаны от страха?»

Как же мог он забыть, что сегодня – День независимости? День, когда семьи и соседи собираются поглазеть на парады, фейерверки и повеселиться на вечеринке и танцах. Праздник, который, как и все прочие праздники, не имеет никакого значения для таких, как он, Лейн.

Если бы он вспомнил, какой сегодня день, он отложил бы свой приезд до конца праздников. Тогда было бы легче проскользнуть в город незамеченным, снять койку у какого-нибудь из местных жителей и довести до конца свое дело, постаравшись поднять как можно меньше шума.

Но он принадлежал к тем людям, которые не особенно интересуются календарем, и в результате должен прятаться в темноте, как преступник, которого хорошо помнит большинство добропорядочных горожан, и спрашивать себя, с чего это он взял, что сможет вернуться в Ласт Чанс, не потревожив прошлое.

Он не замечал ее до тех пор, пока темп музыки не ускорился, и танцоры, которые уже не могли двигаться в такт музыки, не упали в объятия друг друга и ушли с танцплощадки, смеясь и извиняясь. Толпа поредела, оставшиеся танцоры мелькали перед глазами реже, неожиданно Лейн увидел лицо Рейчел Олбрайт, сидящей на противоположной стороне площадки.

Он чуть не окликнул ее по имени, так велико было его удивление, когда он ее узнал. Потом, почти мгновенно, его охватило невозмутимое спокойствие, что случалось с ним всегда, когда он попадал в сложное положение. Засунув большие пальцы за ремень, на котором он носил револьвер, молодой человек прислонился плечом к стене дома, у которого стоял.

Потому что он уже достаточно насмотрелся на нее.

Рейчел Олбрайт. Мисс Рейчел. Его мисс Рейчел.

Она сидела в одиночестве под бумажным фонариком шафранового цвета, устремив взгляд не на толпу, а вверх, на этот фонарик. От горящей свечи на ее поднятое лицо ложился мерцающий круг света. Ему показалось, что эта световая корона очень подходит ей, что она прямо создана для такого ангельского личика, как у мисс Рейчел.