Последний шаман Цитруса - [42]

— Ты кто такой вообще?

— Гоша…

— Ты сильнее, чем кажешься, — прищурилась она. — И совсем не такой перепуганный, как прикидываешься, да?

Снежок поднял взгляд, будто взывая к потолку. Будто потолок сможет привести Гошу в чувство. Потолок был ниже, чем ему хотелось бы. Потолок — ниже, стены — ближе. Казалось, они вот-вот начнут сдвигаться. Снежку и так было нелегко в закрытых пространствах, а тут еще и Гоша с криками и кулаками. Может, потому он прижал ее к полу сильнее, чем следовало.

А может, потому что разозлился. Глупая девчонка. Которой на всех плевать, кроме прекрасного принца Зака. Принц скоро бросит ее здесь к чертовой матери, но кто ж об этом думает. Об этом она потом будет думать. А пока — плевать на всех. И на себя в том числе.

Чуть в бурю не выпрыгнула следом.

Это чтоб «умерли в один день»? Чтобы хоть что-то, как в сказке, у них получилось?

У них…

«А как же я? — подумал он с тихим отчаянием. — Меня вы с кем оставите? Или мне тоже за вами? За компанию? Третьим-запасным?».

Но сейчас нельзя было давать волю отчаянию. И Снежок поступил, как поступал всегда в непонятных ему ситуациях — которых на этой странной планете было дофига и больше.

Он спросил себя: «Что сделал бы Зак?»

— Я очень перепуганный, — тихо сказал он, вздохнув и потирая разодранное в кровь когтями запястье. — Сначала я перепугался за Зака. Потом за тебя. Потом за себя, потому что ты меня била, и было страшно.

Гоша презрительно фыркнула, а Снежок продолжил:

— Нет, серьезно, ты такие рожи корчишь, когда на людей бросаешься.

— Не смешно, — устало сказала она. — Не шути сейчас.

— Да кто шутит-то? — пробормотал он. Осторожно поднялся, подошел, сел рядом и мягко обнял ее за плечи. Откинулся на стену.

Гоша бессильно завалилась ему на грудь.

— Ты вырос что ли? — пробормотала она, и он не понял, это она о его жесте или о ширине груди.

— Всё будет хорошо, — тихо сказал он, бездумно перебирая ее волосы, спутанные и темные, как, должно быть, сама ее душа. — Зак знает, что делает.

— Это я виновата, — тихо сказала Гоша. — Я ему постоянно про шаманов говорила. Вот он и решил, что шаман.

— Он пытается спасти людей, — сказал Снежок.

— Да начерта мне люди?! — с тихой ненавистью прошипела она.

— Знаю, — ответил Снежок. — Знаю. Мне тоже они нафиг не нужны.

Подумал и спросил:

— Зачем здесь вообще поселок?

— А чтобы бате было кем прикрываться, — фыркнула Гоша. Перевернулась так, чтоб лежать на спине, чтоб затылком — на его коленях. Уставилась в глаза. Взгляд у нее наконец прояснился. — Батя вообще любит за спинами прятаться.

Снежок провел ладонью по ее волосам.

— Вот ты думаешь, ты ему зачем? — спросила Гоша.

— Не знаю, — честно ответил Снежок.

— Он думает, что тобой свои грехи компенсирует. Кого-то убил, где-то украл, где-то обманул — оп, ребенка спас. Всё. Аннулировано… Вот я ему зачем?

— Ты его дочь, — напомнил Снежок и, подумав, добавил. — Родная. Глаза у тебя батины. И рожи такие же страшные умеешь…

Гоша несильно ударила его в грудь кулаком.

— Так что ты-то — точно родная, — завершил мысль Снежок.

— Но рядом с ним я почему? А?

— Чтобы было кому передать бразды…

— А мама моя где?

— Где? — сдался Снежок.

Гоша тяжело вздохнула и, будто через силу, проговорила:

— А нет ее. И он в этом виноват.

Снежок растерянно уставился на нее, даже водить рукой по волосам перестал.

— Ага, — кивнула Гоша, невесело ухмыльнувшись. — Никто не верит. А я помню, понимаешь? Мне год был или два, но я помню. Он тогда выпил, злился. Кричал, махал руками. Он не хотел, наверное, но у него ж удар… Сам понимаешь…

На ее темные глаза навернулись слезы. Она смахнула их — и взгляд снова стал сухим. Гоша давно приручила собственные слезы. Хотел бы он уметь так же.

— А меня забрал, — продолжила она. — И с тех пор зарекся от женщин. И с тех пор старается иначе к ним относится. Но я-то знаю.

— Ты уверена? — глухо спросил Снежок. — Память странная штука.

Она смотрела ему в глаза несколько секунд, будто раздумывая над ответом, потом наконец кивнула.

— Но это… это не аннулирует, — сказал Снежок. — Не компенсирует. Такого ничем не компенсировать.

Гоша согласно кивнула и вдруг снова спрятала лицо в ладонях. И на этот раз заплакала совсем иначе: тихо, надолго, чуть слышно всхлипывая. Снежок осторожно поднял ее за плечи и прижал к себе.

— Как ты простила его? — спросил он.

— Я не… простила, — прерывисто вздохнула Гоша. — И Зака… не прощу. И тебя. Сволочь.

Она отстранилась, смотрела ему в глаза и впервые не прятала слез. Была нежной, ранимой, живой. Совершенно незнакомой ему Гошей.

Маргаритой.

А потом вдруг подалась вперед, к нему, но Снежок отшатнулся.

— Ты и правда дикий, — с насмешливой горечью сказала она, невесело улыбнувшись сквозь слезы.

— Ага, — кивнул он, — и еще — твой брат. Лучше я диким побуду, чем потом окажусь мудаком, который воспользовался моментом слабости. Ты ж меня придушишь, как в себя придешь. А не добьешь — так Зак убьет.

Гоша какое-то время смотрела в пол, потом вскинулась и очень серьезно спросила:

— Ты правда думаешь, что он выживет?

— Уверен, — твердо соврал Снежок.

Он очень хорошо умел убедительно врать.

Гоша устало вздохнула, доверчиво прижалась к нему, и Снежок обнял ее за плечи, глядя в полумрак бункера. Вновь провел ладонью по спутанным темным волосам. Темным и спутанным — как его душа. Как души всех здесь, на Цитрусе.