Последний роман Владимира Высоцкого - [30]

– Да помилуйте, Люся, – успокаивал ее Энтин. – Все в порядке. Володе заплатили как поэту, композитору и исполнителю. Это мы ему должны сказать спасибо – раскупили пластинку мгновенно, и наша «Мелодия» выполнила квартальный план.

Но «глава семейства» по-прежнему тихо, про себя недоумевал: «Полотенца лишнего в доме нет, дети «засранные». А «она» – одну сберкнижку профукала, вторую, деньги на кооператив тоже…»

Когда к лету 1968-го финансовое положение несколько стабилизировалось, ему удалось купить кооперативную квартиру, куда перебралась теща. Оставшиеся на Беговой Люся и Владимир впервые задумались о том, как теперь заживут одни, только своей семьей, своим домом. «Володя, – рассказывала Люся, – обдумывал большой ремонт, начертил сам стеллажи и светильники под потолок, огромные, как в метро, на девять мощных ламп – он любил, когда ярко. Он сам нанял рабочих, и на ремонт, и на мебель закупил гору материала (с фанеровкой под красное дерево), – темная мебель, светлый паркет, темные обои и ослепительные светильники…»

«Боялась ли я, что Володя ходил к женщинам? Нет, абсолютно, – уверенно говорила Людмила Владимировна. – У меня и тени этой мысли не было. Боялась ли я, что он может уйти навсегда? Я этого начинала бояться, когда он возвращался. Вот тогда я боялась, что он сейчас скажет – «все»… А потом, когда пришел конец всему, я сразу поняла, что надо уйти. Просто надо было с силами собраться и сориентироваться… Кроме всего прочего – еще и куда уходить? Как сказать родителям? Как сказать знакомым? Это был ужас… Я не просто должна была им сказать, что буду жить одна, без мужа. Его же уже все любили, он уже был Высоцким…»

По поводу первой жены Владимира она высказывалась, как правило, сдержанно: «Я никогда не слышала, чтобы Володя хоть что-то неуважительное сказал про Изу. Когда Иза приезжала в Москву, Володя ездил с ней встречаться, – иногда у тети Жени[4], а чаще у Карины Диодоровой. И никогда Володя не чувствовал, что совершает неблагородный поступок по отношению ко мне. Я Изу совершенно не знала – не то чтобы ревновала, но удивлялась. И зря удивлялась. Может быть, если бы я не удивлялась, Володе никогда в жизни не пришлось бы говорить мне неправду. И если ему приходилось это делать, это на моей совести, а не на его. Это я как перед богом говорю…»

А жалость к нему у Людмилы была душеразрывающей. Она говорила: «Душевзрывающей. Ему по-настоящему бывало плохо… Я его любила. Как своих сыновей. Володя даже мне однажды сказал, что я отношусь к нему не как к мужу, а как к старшему сыну. Возможно, это мой недостаток, но я не разделяла Володю и сыновей».

Но однажды Люся поняла: он влюблен. Сожалела, что не знала в кого. Но понимала, что, конечно, никто бы ей не сказал этого. Ей суждено было стать последней, кто бы об этом узнал. Но понятно было, что это сильное чувство! «Но как бы меня ни рвало на части это ощущение, – говорила она, – что кончается моя жизнь, нельзя было не восхититься красотой этого чувства. Он весь сиял, он был изнутри освещен! Конечно, мне было неприятно, что именно я его цветение каким-то камнем на шее отягчаю и заземляю, укоризной какой-то перед ним торчу. В то же время какие-то мелкие мысли о том, что теперь все мои друзья и я сама потеряют связи с Таганским театром (я ведь многих Володиных друзей любила, считала своими), тоже мучили меня… Страшно трудно было уйти! Моментами я чувствовала, что и Володе очень тяжело на это смотреть, на то, как я собираюсь – и вот-вот уйду, и все не могу решиться…»

Ушла, когда окончательно поняла, что стала не нужна Высоцкому как опора, как помощник, как поддерживающее начало – он и так очень твердо стоял на ногах. Она торопилась с переездом, боялась, что, если затянет, решимость иссякнет и она останется как камень на шее, принуждая Владимира врать и жить двойной жизнью. Ведь если он выбрал другую женщину, то это его выбор: «Его! Не то что женщина вероломно вмешалась, украла, разрушила семью, – Володя выбрал. Его право выбора – это самый главный, святой закон…» И хотя была уверена, что он совершает нужный и умный поступок, но – «в голове стоял туман: ноги-то ушли, а голова там осталась…»

Жила-была, и вдруг взяла, собрала

И ушла,

И вот —

Такие грустные дела

у меня… —

меланхолично напевал Высоцкий, едва прикасаясь к струнам.

При первой попытке развода судьи пытались уговорить супругов подумать: все-таки двое детей… На следующем заседании на вопрос судьи, настаивает ли муж на разводе, Володя неожиданно заявил: «Не настаиваю…» Наконец, когда в третий раз они оказались в здании суда, их все же развели.

Бывшие супруги вышли на улицу, постояли, поглядели друг на друга, помолчали. И Владимир вдруг предложил поехать на улицу Телевидения, на квартиру матери, посидеть на прощание, перекусить. Был прекрасный стол, который бывший муж приготовил загодя. Потом он взял гитару, стал петь. И новые, и старые песни. Пел долго, часа четыре. Чуть на вечерний спектакль не опоздал. Нина Максимовна все это время стояла на лестничной площадке, не осмеливаясь войти. Только в половине седьмого отважилась позвонить в дверь – и они помчались: он в театр, она – на том же такси – в другую сторону.