Последний побег - [17]
Это был мастер с лесосеки. Он с удивлением и тревогой разглядывал стриженого наголо солдата, державшего пилотку в руке: ремня на нем не было, а лицо, черное от земли и, видимо, размазанных слез, пугало своей отрешенностью. Пугали надорванные тоской зеленые глаза и беспомощная худая шея.
— Ты что, парень? — крикнул он ему.
— Послушайте, — прохрипел солдат, — вы знаете лейтенанта Рудного?
— Знаю… А что случилось, парень? — спросил, уже подходя, мастер.
— Простите, передайте ему, пожалуйста, — протянул Гараев записку.
Но бывалый мужик сразу же решил поступить иначе.
— Э-э-э! Брось эти глупости, солдат, — перехватил он Григория за рукав, — поедем-ка лучше вместе…
Гараев резко рванул руку на себя и отскочил в сторону.
— Ты что? — немного растерялся мастер. На подножке кабины лесовоза появился молодой шофер.
— Что происходит? — крикнул он.
— Все нормально, — отмахнулся мастер, не оборачиваясь.
— Послушайте, передайте ему записку, — снова прохрипел Григорий.
— Записку-то я передам, — сказал тот, озадаченно разглядывая солдата, — да дело не в этом. Знаю я, чем все это может кончиться, — навидался здесь и вашего брата тоже. Хорошо еще, что ты без оружия… — И он вопросительно посмотрел на Гараева…
— Лучше я подожду Рудного здесь, — пошел тот на уловку.
— Ты точно будешь ждать здесь? Обещаешь? — с тихим напором спросил мастер, беря записку из протянутой руки солдата.
— Обещаю, — не выдержал Григорий, не совсем понимая, что говорит уже правду и уже жалеет о сказанном.
— Подумай о матери, парень, если, конечно, она у тебя есть, — громко сказал мастер, оглянувшись на ходу.
Не дожидаясь, когда лесовоз проедет, Гараев пошел туда, где оставил на земле оружие. Он поднял автомат, опустил предохранитель, передернул затвор и нажал на курок — раздался металлический щелчок. Все в порядке… Поставив предохранитель на место, Григорий достал из подсумка магазин, заглянул в маленькое отверстие сбоку — полный… Аккуратные зеленые патрончики с пулями медного цвета, зачем вас делают такими красивыми?.. Раздался еще один щелчок, только потише, — и магазин присоединился к автомату. Если что, сволочам хватит — стрелял он на «отлично».
Гараев взял оружие за цевье и шейку приклада, немного постоял на месте и пошел по просеке вдоль дороги вниз. Возможно, подумал он, там есть ручей — глотку, казалось, уже давно забил сухой песок, а кожа лица стянулась в маску.
— Какой хор-р-о-оший мужик… какой мужик! — почти причитал Григорий. — Я же обещал, я буду ждать… У-у-у! Сволочи! Убью-ю! — плача, взвыл он во всю свою охрипшую глотку и бросился вниз, широкими прыжками перелетая через бурелом и сухой валежник.
Вж-ж-ж! В-ж-ж-ж! — прожужжали над его головой пули — и сухой металлический треск прокатился по пустой просеке.
Гараев рухнул на землю и сразу же перекатился через спину к широкому пню. Кошмар! Это стреляли по нему! Он прижался к старым, давно умершим сосновым корням, судорожно вцепившись в один из них свободной левой рукой. Пилотка съехала на глаза, но он не двигался, мелко постукивал зубами и даже не пытался сообразить, что произошло, пока не услышал знакомый до тошноты голос:
— Гараев! Оставь автомат и иди сюда! Быстро!
Джумахме-едов! Быстро, говоришь? Автомат по уставу оставлять нельзя! Григорий перевернулся на левый бок и дрожащей рукой загнал пулю в патронник. Сво-о-олочь! Убить меня хотел, а не убил, так посадить хочешь… На, держи! Гараев высунул автомат из-за пня и, не целясь, дал длинную очередь по высоким кронам, что темнели слева от дороги метрах в двухстах от того пня, за которым он лежал, удачно попав ногами почти в самый кювет. Гараев опустил предохранитель и снова прижался к земле, ожидая ответа. Но никто не стрелял: возможно, там совещались или послали кого-нибудь в обход. Григорий приподнял голову и с какой-то звериной внимательностью стал вглядываться в густые заросли мелколесья, начинавшиеся метрах в двадцати от него… Если он выйдет сюда, я стрелять не смогу, ведь придется стрелять в упор… Тут он оглянулся и увидел кювет — достаточно глубокий из-за часто стекающей по нему воды, то снежной, талой, то дождевой — сейчас пыльный и каменистый. Забросив автомат за спину, он задом съехал в него и быстро, больно царапая руки и ноги, пополз по-пластунски вверх.
Видеть Гараева никто не мог, поэтому над просекой стояла тишина. А он, преодолев свои сто загнанных в кювет метров, проскочил еще с десяток вдоль лежавшего поперек просеки старого елового ствола и, поднявшись во весь рост, бросился в самую гущу леса — туда, где начинались знаменитые сибирские болота.
По периметру особого режима
Тебе говорят, что даже палка раз в год стреляет. А тут сто стволов стоят в ружпарке, почти не нагреваясь.
Так закончил свой рассказ Сашка из второго взвода, родом и призывом бывший из Азии. Если среди узбеков встречались баи, то среди русских ташкентцев — раздолбаи. Сашка был из Ташкента.
Из города карагачей был и Толик Монахов, тот самый, которому с высоты двух метров люди казались мелкими. На гражданке Толик ввязался в дискуссию и, заметив, что она затягивается, поставил точку — ломом по голове оппонента. К счастью, тот пережил неожиданную нагрузку, а Монахову сразу захотелось служить Родине — и так сильно, что из-под земли достал деньги. Вот так: хочешь служить — плати, не хочешь — тоже плати. И чем не наемная армия? А Монахов попал в роту розыска — и стал бегать за теми, с кем мог бы сидеть. И Сашка пришел к патриотической идее той же большой уголовной дорогой: толстогубый очкастый самбист изнасиловал в подъезде одинокую женщину. И поэтому решил завербоваться во внутренние войска МВД как можно быстрее. ВВ — веселые войска.
