Последний побег - [16]

Гараев расстегнул слишком жестко схваченный крючок воротничка и надел подсумок на ремень. Со стороны городка послышались крики. Редкий чистый ельник быстро расступался, пропуская бегущего. И тот бежал, кукольно, не в такт, куда-то в стороны размахивая левой рукой, а правой вцепившись в ремень автомата. Слезы выпрыгивали из его глаз, как от ударов. На одном из небольших спусков сапог залетел под красный змеевидный корень сосны — и Григорий боком, неловко полетел на землю: плечом, спиной и снова плечом. Он перевернулся и затих, закинув руки под голову, как при команде «Атом!».

Текст письма в редакцию:

«Здравствуйте, уважаемая редакция!

Пишет вам молодой солдат из внутренних войск. Делаю это потому, что другого выхода у меня нет. Вернее есть, но он будет последним. Я хочу сообщить вам о том, что в нашей роте группа старослужащих солдат, сержантов и «помазков», то есть прослуживших один год, делает все что захочет, а хочет она чаще всего унижать молодых — иногда просто по зубам, чтобы увидеть страх в глазах человека. А строй всегда молчит, и не только строй…

Я понимаю, что в семье не без урода, но какой это урод! Если вы не пришлете сюда корреспондента, то может произойти все — я за себя не ручаюсь, иногда мне хочется нажать на курок.

И еще одна вещь: в армию меня взяли с больными ногами. И теперь я не скрываю — сделаю все, чтобы комиссоваться. Но больше я все-таки надеюсь на вас.

Если будете писать мне, то, прошу вас, не присылайте письмо в фирменном конверте. Все. Быть может, до свидания.

Рядовой Гараев».

Что делать! Люди — это разные колодцы. И если у тебя сруб сухой, то у меня, быть может, эта черная вода уже подошла к горлу.

Григорий лежал в слезах, прижимаясь к прохладной утренней земле, до тех пор, пока снова не услышал далекие крики. Он быстро вскочил и прислушался к ним так, как охотничья лайка водит по лесному воздуху вздернутой мордой. Оттягивая ремень автомата правой рукой вперед, чтоб тот жестко сидел за лопаткой, Гараев бежал наметанным шагом в сторону стрельбища. Справа от него, как хорошо помнилось, тянулась проселочная дорога, ведущая за лесосеку, слева — сотни километров тайги, болот и тундры — до самого Ледовитого океана.

Минут через двадцать Григорий уже стоял у края того пространства, что было насквозь пронизано пустыми и тяжелыми траекториями пролетевших здесь пуль. Стрельбище… Место, где учатся стрелять по фанерным фигурам убегающих. Гараев, болезненно дыша и схаркивая, внимательно смотрел на дорогу, пересекавшую полого спускавшееся к ней пространство стрельбища почти посередине, — каждую минуту там могла появиться машина, он это понимал. Обычно, когда шли стрельбы, дорогу перекрывали, вы — ставлялось оцепление.

Григорий решил обойти стрельбище слева, чтоб не нарваться на неслучайный или случайный взгляд. Под сапогами запылили останки сгоревшего неделю тому назад мха. Огонь тогда, стелясь, прижимаясь к земле, появился из лога — и взвод, словно на тактических занятиях, рассыпался в цепь и начал сбивать его саперными лопатками. И огонь, конечно, не выдержал такого дружного напора, дружный напор — это большое дело. Это еще в школе проходили.

«Что сейчас в роте? Господи, что сейчас в роте! — горячо сквозило в голове беглеца. — Так, два взвода должны идти в караул, один — отдыхать… да-а! отдыхать… А если Дюков с собакой?!»

У-у-ух! — как по градуснику ртутью, рванулась в голову кровь.

— Убью! — хрипел он и бежал, бежал, налетая лицом на жесткие хвойные ветви, с ненавистью отдирая от земли тяжелые кирзовые сапоги. За стрельбищем он развернулся и грудью начал падать в лог — к ручью, к воде, чтоб не оставлять на земле запах своих следов. «А, черт! Кто будет ловить солдата собакой?» — поймался он рукой за торчащий сук, крутанулся и медленно пошел вверх, только наискосок, подальше в лес. Поднявшись, Григорий решил вдруг перемотать портянки и сел на свежий буреломный ствол сосны. Ноги охладил родниковый утренний воздух…

«Ну, ты еще птичек послушай! — зло усмехнулся он про себя. — Бежать надо, бежать!»

Не прошло, а пробежало, стуча секундами и многими солдатскими сапогами, два часа…

Раздвинув густые еловые ветви, Гараев сощурился от небесного света — и увидел дорогу, пустую дорогу, идущую по широкой просеке вниз, под гору. В дальнем конце ее пылил поднимавшийся лесовоз…

Отдышавшись, Григорий сел на землю рядом с автоматом, расстегнул две верхние пуговицы, достал из внутреннего кармана конверт с последним письмом от матери и шариковую авторучку. Он оторвал от конверта большой клочок, положил его на приклад и начал писать:

«Товарищ лейтенант, я вернусь сам… Только, пожалуйста, сделайте как-нибудь так, чтоб я больше никогда не видел Белоглазова, Джумахмедова и собачника Дюкова… Я убью их… Просто переведите меня в другую роту.

Рядовой Гараев».

Сложив записку вчетверо, он снял ремень с давно съехавшим на задницу тяжелым подсумком и бросил его к автомату.

Не успел он и руки поднять, как машина затормозила. Шофер остался на месте, а из кабины выскочил пожилой мужик с красивым загорелым лицом, в черной хлопчатобумажной куртке, из нагрудного кармана которой торчали бумаги и авторучка.