Последний падишах - [59]
В твоих расширенных ноздрях тоже пока еще есть ток воздуха. А в лице — уже ни кровинки. Ты стал белый как мел, как трупы уличных демонстрантов, расстрелянных в годы твоего правления…
Все как всегда. Наступил третий день пятого месяца одна тысяча триста пятьдесят девятого года[57]. Светает, но еще не исчезла в небе последняя звезда. Еще не взлетели над Нилом птицы. Пирамиды фараонов еще ждут, когда ты сделаешь два коротких отрывистых вздоха, потом один глубокий вздох… И — конец! Ты только что умер, а пирамиды стоят, в который раз подтверждая, что смерть человека, пусть даже и падишаха, никак на них не сказывается.
Ты действительно скончался, но глаза твои открыты — в противоположность тому времени, когда ты был правящим шахом. И все же это конец, конец всего, в том числе — падишахской эпохи, когда ты казался себе пребывающим выше облаков и тридцать семь лет правил за счет убиения других людей, хотя внешне вовсе не был похож на смерть. Но сейчас ты мертв и даже похож на мертвеца, умершего тысячу лет назад.
Твоя сестра-близнец делает знак шахине и говорит:
— Закройте ему глаза!
Бабушка Шахрбану — среди могил — открывает круглые и блестящие, как пуговицы на кофте, глаза и говорит:
— Дорогой мой, каждого кладут в его собственную могилу.
Дедушка сглатывает комок в горле и отвечает:
— Все видят плоды своих дел в одном и том же мире — что шах, что нищий.
Отец, усмехнувшись, произносит:
— Нет, здесь только начало пути. А ведь есть еще и мост испытаний, и адские костры, и змеи с раздувающимися капюшонами…
Шахиня протягивает руку и закрывает твои веки, а потом достает из-под подушки маленький мешочек с родной землей, томик Корана и еще один бархатный мешочек, полный различных молитв, которые люди писали в разные годы твоего правления: для защиты тебя от покушений и заговоров, для спасения твоего тела и души от злобы шайтанов и джиннов, для того чтобы твоей благословенной персоне не был причинен вред во время авиаперелетов… Этих бумажек столько, что впору удивиться: почему, несмотря на такое множество молитв и талисманов, ты все-таки умер?
Кто-то снимает с твоего пальца кольцо и отдает шахине. Она надевает его на свой палец и начинает плакать.
Тебя отвозят в морг и помещают на металлический стеллаж; и в этой ледяной и безмолвной тьме — вместе с соседями сверху и снизу — ты начинаешь пропитываться холодным запахом камфары и асептического препарата. Твое тело еще теплое, а швы на животе кажутся угловатыми древними письменами: загадочным и назидательным изречением, которое нанесла на тело последнего падишаха Ирана — в виде вышивки шелковой нитью — рука эпохи. И в конце этой строки стоит точка!
Твою полку выдвигают из яруса стеллажей. Кто-то отводит край белой простыни и смотрит на твое лицо сквозь глазок фотокамеры. Щелк!.. Ты никак не реагируешь, позволяя ему закончить свое дело. Наверняка ты сказал сам себе: «Черт притаскивает этих корреспондентов, даже после смерти они не дают нам покоя!»
…Через день, когда твое лицо в профиль появилось в одном из известных журналов, люди из твоего окружения были изумлены. Как всегда, ты сохранил шахскую горделивость и достоинство и не позе о лил неизвестному фотографу запечатлеть тебя несчастливым. Ты лежишь, но как бы приподнял голову и смотришь туда, вдаль. Словно следишь за перелетной птицей, заблудившейся в небе. Взгляд у тебя, как всегда, царственный, лицо величавое — приличествующее памятнику, — и все-таки кажется, будто сразу после смерти ты увидел нечто, что тебя ужаснуло…
«Ах, мой венценосный отец, где ты?..»
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
В рубрике «Статьи и эссе» — статья Веры Калмыковой на одну из тем, неизбежно занимающих критиков: как обстоят дела с пресловутой, не раз предсказанной «смертью романа»? Автор подробно рассматривает этот вопрос, сосредоточив свое внимание на связи романа как жанра с определенным представлением о человеческой личности. Итак, что же произошло с этим представлением — а следовательно, с романом? «Большой стиль и маленький человек, или Опыт выживания жанра» — так озаглавлена статья..
Рассказ нидерландского писателя Сейса Нотебоома (1933) «Гроза». Действительно, о грозе, и о случайно увиденной ссоре, и, пожалуй, о том, как случайно увиденное становится неожиданно значимым.
В рубрике «Обратная перспектива» — статья Александра Мелихова «Вдохновители и соблазнители. Попытка эксгумации». Своеобразный экскурс по творчеству знаменитых художников самых разных стран и направлений: Гросса, Дали, Пикассо, Мазереля и многих других. Это одновременно попытка нового осмысления их картин — и нового же осмысления советской рецепции их творчества.
Размышления о фотографии, о ее природе и специфических культурных функциях.Книга С. Сонтаг «О фотографии» полностью выходит в издательстве «Ad Marginem».