Последний падишах - [58]
«Ах, мой венценосный отец…»
Подумай: есть ли еще что-то, чего ты не вспомнил? Кажется, после того как ты вернулся в Египет и лег в больницу, что-то с тобой случилось? Было ли что-то еще, чего ты не… Да нет; была только боль, боль и боль, и тебя оперировали, и повышалась температура; тошнило, и внутренности выворачивало наизнанку, и болели кости; и ты чувствовал все зубы в челюстях, словно они стали чем-то лишним, и запах хлороформа, гнили и крови, и блевотины; и что ты в операционной; и потерю сознания; и — как вынимали распухшую селезенку; и опять — возвращение боли, и почти бессонные ночи, и кошмары, когда тебе случалось задремать днем, и кружение вихрей далеких воспоминаний… Ты уходил в ушедшие годы и видел ушедших людей; ты бродил по висячим садам памяти, вспоминая болезни детства, и дворец Голестан, и пот на губе нетронутой девы, и поездки с венценосным отцом в деревни, по бездорожью, и учебу, и женитьбу на египетской принцессе, и оккупацию Ирана англичанами и русскими, и ссылку отца. И ты вспоминал, как взошел на падишахский трон, а потом были: вторая женитьба и борьба со Стариком в пижаме, бегство из Ирана и возвращение, и третья женитьба, и, наконец, обретение сына. И — празднование двух-с-половиной-тысячелетнего юбилея монархии и пятидесятилетия династии Пехлеви; и премьер-министры, министры и генералы; и САВАК, и иностранные руководители; и странная болезнь крови; и бесстыжие похождения — с красивейшими девушками мира; и беспорядки, и революция, и бегство из страны, и свержение монархии; и бездомность и бессилие в разных странах. И — боль, боль и боль, и снова потеря сознания, и операция, на желчном пузыре, и снова боль, и беззащитность в скитаниях, и кровь, и гной, и тошнота, и такое раздувание живота, точно он вот-вот разорвется, и выблевывание всех воспоминаний сразу, и снова потеря сознания и операция, и дренажные трубки в животе, и ошметки поджелудочной железы, и осадок сгнивших желаний, и снова боль, боль, и воскрешение ушедших лет, и удивительные хаотичные воспоминания, и страхи горечь, и соскальзывание в глубокий обморок, и жестокое кровотечение, и снова боль, и вот теперь…
… Что это пытается выйти из твоего тела — пар, тень, волна холодного воздуха? Ноги заледенели, все десять пальцев, и ощущение такое, словно много часов шел босиком по твердому снегу, по лыжне…
«Ах, мой венценосный отец…»
Нет, тебе больше нечего сказать. Запас отпущенных тебе слов и даже звуков иссяк. Ум отказывается вспоминать. Память твоя словно заледенела, и ток крови в теле остановился. Пакет за пакетом тебе вливают кровь, но она не доходит до всех артерий. Внутренние кровоизлияния лишают смысла процедуру переливания крови: тело твое больше не принимает ее. Ни пульса нет, ни давления. От очень редких вздохов поднимается и опадает грудь, словно вдруг вздымаются язычки уже почти потухшего пламени. Кровь больше не омывает легкие, чтобы взять из них кислород и отнести его к клеткам, и вывести вредные газы для выдоха, и омыть несуществующую селезенку, и пройти сквозь сгнившую печень — чтобы ты мог оставаться свергнутым шахом и с достоинством выдерживать жизнь в изгнании. Посмотри, как мало-помалу умирают твои волосы. Посмотри: ногти постепенно синеют, а кончики пальцев дрожат. Это нервная реакция на отмирание двигательных нервов. Чувствуешь? Сердце уже почти не бьется, дает последние толчки. Почти все органы, кроме мозга, уже отключились. Теперь осталось замереть мозгу. Никогда за всю жизнь мозг твой не был таким бездеятельным. Центральная нервная система, в основном, выключилась и уже не посылает миллионы сигналов сознанию. Это и есть новая возможность для мозга, освободившегося от обычных забот: начать мерцать, словно фосфорическое сияние, и познать неизведанный человеком мир. Единственные в своем роде мгновения для входа в жизнь-после-смерти, когда дух сливается с частицами космоса.
Ты больше ничего не чувствуешь. Ты — уже не ты, но бесконечная энергия, взрывающая скорлупу бытия и устремляющаяся в тот мир, которому нет конца. Теперь ты пребываешь по ту сторону звуков и взглядов, красок и форм, и ты не слышишь голос шахини, которая тихо спрашивает врача-француза:
— Сколько еще?
— К сожалению, Его Величество не доживет до утра, — отвечает он…
И не слышен уже тебе плач, рыдание твоей сестры-близнеца, равно как и звук вращения вентилятора под потолком или таинственного течения Нила, равно как и мяуканье котят, родившихся вчера в гараже больницы, еще слепых, равно как и гудение — на высоте многих миль — самолета, летящего в сторону Ирана.
И запахов ты больше не чувствуешь: ни запаха гниения твоего живо та, ни того безжалостного покойницкого зловония, которое уже исходит от твоего тела: этот душок похож на запах мертвой почвы и объясняется тем, что твое тело перестало работать и начало разлагаться. Это, конечно, происходило понемногу на всем протяжении жизни — но, благо даря особым химическим процессам, не столь навязчиво.
Врач-француз внимательно вглядывается в твои зрачки; твои глаза, с физиологической точки зрения, еще живы: два нехитро устроенных шарика, которые до последнего мига будут правдиво отражать жизнь. Что-то вроде остаточного взгляда — подобие жирной пленки — еще присутствует в твоих глазах, но зрительный нерв уже не передает в мозг образы зримых вещей.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
В рубрике «Статьи и эссе» — статья Веры Калмыковой на одну из тем, неизбежно занимающих критиков: как обстоят дела с пресловутой, не раз предсказанной «смертью романа»? Автор подробно рассматривает этот вопрос, сосредоточив свое внимание на связи романа как жанра с определенным представлением о человеческой личности. Итак, что же произошло с этим представлением — а следовательно, с романом? «Большой стиль и маленький человек, или Опыт выживания жанра» — так озаглавлена статья..
Рассказ нидерландского писателя Сейса Нотебоома (1933) «Гроза». Действительно, о грозе, и о случайно увиденной ссоре, и, пожалуй, о том, как случайно увиденное становится неожиданно значимым.
В рубрике «Обратная перспектива» — статья Александра Мелихова «Вдохновители и соблазнители. Попытка эксгумации». Своеобразный экскурс по творчеству знаменитых художников самых разных стран и направлений: Гросса, Дали, Пикассо, Мазереля и многих других. Это одновременно попытка нового осмысления их картин — и нового же осмысления советской рецепции их творчества.
Размышления о фотографии, о ее природе и специфических культурных функциях.Книга С. Сонтаг «О фотографии» полностью выходит в издательстве «Ad Marginem».