Последний негодник - [58]

Аннет не полностью прикрыла дверь в подвал, когда услышала поспешный звук шагов: кто-то приближался, а не удалялся от нее. Выглядывать она не стала, а только прислушалась. И услышала звук удара о стену, возню и какое-то мычание.

В Париже Аннет доводилось работать на улицах в самых отвратительных трущобах. Ей не составило труда распознать шум потасовки, знакомый по нападениям в темных переулках. Во времена своей растраченной молодости иной раз она служила приманкой для пьяных, завлекая бедняг в засаду.

Раздался сердитый голос. Говорил англичанин и явно не ее мерзкий клиент. Потом подождала, прислушиваясь, пока удаляющиеся шаги не подсказали ей, что обладатель сердитого голоса удалился в сторону узкого дворика.

Затем она выскользнула в дверь и осторожно вскарабкалась по ступеням. Места там было чуть больше прохода, и темно, за исключением хилого света, просачивающегося из нескольких оконец откуда-то сверху. Тем не менее разглядеть, чье тело валяется на земле, света ей хватило.

Аннет подошла поближе. К ее разочарованию эта свинья еще дышала. Она поискала вокруг, чем бы его прикончить, но в пределах досягаемости не наблюдалось никакого подходящего оружия, даже отбившегося кирпича. Слишком уж чистенькое и респектабельное это место, подумала она, обманувшись в своих надеждах. Тут ее взгляд уперся в коробку. Девушка потянулась к ней. Мужчина вдруг застонал и задвигался. Аннет пнула его в голову, сграбастала коробку и была такова.

В то же самое время Вир наблюдал, как Гренвилл забирается в экипаж, и мечтал, чтобы кто-нибудь пнул в голову его.

Он хмуро зыркнул на Джейнза, сидевшего на месте кучера и нацепившего на лицо омерзительную всепонимающую улыбочку.

Подлец видел все.

Да любой прохожий на Тоттенхем Корт-роуд мог на них наткнуться. В отличие от Джейнза, впрочем, люди не распознали бы, что обхватила Вира женщина, как удав, пытавшийся его сокрушить и сожрать одновременно.

Вир бросил Лидии узел, поспешно залез внутрь и шлепнулся на сиденье.

Экипаж резко набрал ход, отчего Гренвилл бросило на герцога. Она поспешно выправилась, что по непонятной причине разгневало его.

– Оставьте это. Поздновато что-то изображать пристойность, – резко бросил он. – Эти сплетни послужат закуской на любой пирушке все последующие двенадцать месяцев. Если кто нас увидел, то завтра к полудню разнесется по всему Лондону, что, дескать, герцог Эйнсвуд имеет склонность к мальчикам.

– Сами оставьте. Поздновато что-то беспокоиться о скандале, – холодно ответствовала она. – Вы питали сплетнями бесконечное число пирушек многие годы. И вот сегодня ночью вдруг решили проявить чувствительность к общественному мнению.

И она стрельнула в него взглядом, словно швырнула горсть острых синих льдинок.

Ему не требовалось больше света, чтобы узнать эту синеву льда, или термометр, чтобы измерить степень холода.

– Нечего бросать на меня свои убийственные взгляды, – вскипел Вир. – Вы первая начали.

– Что-то я не слышала, чтобы вы кричали «Помогите», – презрительно напомнила драконша. – И не заметила, чтобы вы оказали хоть малейшее сопротивление. Или я должна поверить, что эти два тумака, которыми вы наградили того извращенца, ослабили вас настолько, что вы не смогли отразить мой штурм?

Он даже и не думал сопротивляться. Если бы не начала она, он сам бы начал, что было бы глупо, он просто растревожил бы себя по пустякам. Даже если он унизительно возбужден из-за этой бешеной высокомерной особы, то вряд ли мог утолить свою похоть посреди оживленной улицы. И нигде бы вообще не мог получить удовлетворение. Поскольку она ведь неопытный новичок.

И не особенно-то из-за нее он и возбудился, приговаривал он про себя. Все дело в обстоятельствах. Опасность-то еще как может разбудить страсть.

Еще бы его, уж как водится, не возбудили те минуты пребывания под кроватью. Он мучился от страха, пока слушал тошнотворного извращенца, и представлял все ужасы, которые могли приключиться: нож в спине Вира, дубиной по голове, и, наконец, пришедшую за ним Смерть, и в то же время Вир не мог позволить себе умереть, потому что некому будет защитить ее от мерзавца и его извращенной товарки, а уж они сотворят с его напарницей по преступлению что-нибудь страшное и гнусное. И Вир молился пылко и отчаянно: «Только позволь мне пережить это, чтоб вывести ее отсюда – только в этот раз, и я исправлюсь, обещаю».

В мозгу его мелькнул вдруг собственный образ: он держит детскую ручонку и молча умоляет, пытаясь заключить сделку со Всевышними силами. Он поспешно заретушировал эту картину и отмел в сторону боль, стеснившую грудь.

– Я не хочу вас, – произнес он.

– Лжец, – парировала она.

– Вы столь самоуверенны, – заявил Эйнсвуд, отворачиваясь. – Вы, Мисс «Девственница-Весталка» Гренвилл, воображаете, что знаете все. Вы даже не имели понятия, как целоваться, пока я вам не показал.

– Что-то не припомню, чтобы подавала прошение о том уроке, – напомнила она.

– И поэтому решили, что вы неотразимы.

– Для вас, да. Мне хотелось бы знать, к какому еще выводу мне стоит прийти, исходя из вашего поведения. И еще меня интересует, что это вы так суетитесь по этому поводу.