Последний негодник - [36]

– Он весь твой, – напряженно зашептала Лидия.

– Тебе нужно помочь с корсетом?

– Нет. Я почти оделась. Будь добра, Хелена, ступай, а то он еще решит выяснить, что происходит.

Наступило долгое молчание. Лидия надеялась, что Эйнсвуду хватит ума задержать дыхание. Сама она не могла говорить. Ее сердце слишком громко стучало.

– Лидия, мне лучше тебя предупредить, – в шепоте Хелены прозвучала тревожная нотка. – Селлоуби заявил, что слышал, будто бы Эйнсвуд этим вечером показывался в «Голубой Сове» на Флит-стрит. Селлоуби думает, что ты ущемила интересы его светлости. Возможно, безопаснее было бы заняться работой вдали от Лондона несколько следующих недель.

Лидия почувствовала шевеление под диваном. Еще минута, и она не сомневалась, что Эйнсвуд перевернет диван и накинется на Селлоуби, дабы подправить предположения мужчины кулаками.

– Да, конечно, но ступай же, – подстегнула Лидия. – Кажется, я слышу Селлоуби.

Это сработало. Хелена поспешно удалилась.

– Идемте, – позвала она. – Это всего лишь надоедливая кошка. Она…

Остальное Лидия не слышала. Ее внимание обратилось к Эйнсвуду, который, наконец, перевел дух. Она ожидала, что вот-вот раздастся поток ругательств, когда он выбирался из-под дивана – по ходу дела прищемив ее юбку. Вместо этого она различила более зловещий звук.

Она сказала себе, что это не может быть то, что она подумала, и постаралась сосредоточиться на том, чтобы освободить юбки от его конечностей.

Плечи герцога тряслись, грудь ходила ходуном, а издаваемые им удушливые звуки подтверждали ее первоначальные подозрения.

Она развернулась и зажала его рот рукой.

– Нет, – яростно шептала она. – Не смейте смеяться. Они вас услышат.

– Ммммммммф. Мммммммммммф. – Рот Эйнсвуда конвульсивно двигался под ее рукой. Лидия отняла ладонь.

«Пощечина», – в бешенстве подумала она. Это было бы – нет, слишком шумно – да он и не почувствует ее. Коленом в пах – нет, невозможно – она с трудом могла шевелить ногами, впрочем, да, руки ее свободны. Она выбросила кулак и стукнула в живот, провались он пропадом, сделанным словно из кирпичей. «Целься ниже», – сказала она себе.

Прежде чем она смогла осуществить свои намерения, Эйнсвуд приступил к действиям, и мгновенно она оказалась на спине, руки ее прижаты к ковру, а Эйнсвуд навалился сверху.

– Слезьте с меня, вы…

Его рот опустился на ее губы, заглушив слова и загнав дыхание обратно в легкие.

Одна рука у нее была свободна, ей следовало бы толкнуть герцога или оцарапать, но она не стала этого делать. Не смогла.

Прежде он уже целовал ее, но происходило сие на публике перед беспокойной толпой, и губы их едва встретились, прежде чем она обрела рассудок.

На этот раз не было зрителей, чтобы опомниться, сохранить трезвый ум и сосредоточенность. На сей раз только темнота и тишина, и теплое настойчивое давление его губ. Она не успела быстро оказать сопротивление, и власть захватил сидевший внутри ее чертенок.

Она не могла заставить работать свой разум и подумать о чем-нибудь еще, помимо мощного мужского вкуса и запаха. Не могла поднять свое тело на борьбу с его теплом и несгибаемой мужской силой. Эйнсвуд был таким огромным, таким восхитительно большим и теплым, а рот его имел вкус греха, дикого, темного и неотразимого.

Прижатая Эйнсвудом к ковру рука вывернулась, и этой свободной рукой, той, которой ей следовало драться, вместо того она исхитрилась крепко схватиться за его сюртук. Ее рот также тесно прилепился к его губам, молчаливо отвечая «Да», когда стоило ответить «Нет», и последовал за ним, хотя он вел ее только к одному – к погибели.

Лидия это понимала. В глубине ввергнутого в пучину сознания она знала, как отличить правильное от неправильного, осторожность от опасности, но не могла призвать на помощь свое оружие, с трудом завоеванную мудрость. В этот смутный момент она хотела только Эйнсвуда.

Это заняло лишь мгновение, а, казалось, пронеслась целая жизнь.

Он отпрянул и отодвинулся от нее, когда она с трудом начала понимать, что же ей от него надо.

Но и тогда, остро осознав свое безрассудство, Лидия все еще могла почувствовать его грешный вкус на губах и ощутить возбужденную им рябь в глубине живота. А когда его тело оторвалось от нее, она почувствовала пустоту от потери его тепла и силы, или чего-то там еще, в чем он заставил ее нуждаться. И в равной степени сожаление. Поскольку она не знала, как вернуть его с тем, чтобы выяснить, в чем же она так нуждалась и что упустила.

Издалека раздавался звонкий смех Хелены, лежавшей за две спальни от них в объятиях… другого распутника.

Как звон колокольчика, этот смех призывал Лидию к здравомыслию. Она подумала о карьере, к которой она готовилась и которую ждала так долго, о небольшом, но столь драгоценном влиянии, приобретенном ею и растущим от вложенных в него стараний. Она подумала обо всех этих женщинах и детях, чьим голосом она служила.

И напомнила себе, что он за мужчина.

Распутник, просто- напросто презирающий женщин.

Стоит нас использовать, так ценности больше не представляем.

– С вами все хорошо? – раздался хриплый шепот Эйнсвуда.

Нет, ничего хорошего. Она сомневалась, что еще долго придет в себя. Запретный плод оставил горькое послевкусие.