Последний маршал - [2]

Мне ничего не оставалось делать, как гладить ее по волосам и повторять, словно заведенный, в точности то же, что делала моя жена.

— Ну что ты, Таня, — приговаривал я как попугай. — Ну что ты, успокойся.

Плач только усиливался, и в конце концов мне это надоело. Я решительно отстранил ее от себя и встряхнул за плечи.

— Таня! — требовательно и громко произнес старший следователь по особо важным делам Александр Турецкий, то есть я. — Что случилось?!

Она подняла на меня заплаканные глаза и шепотом произнесла:

— Папа… — и снова заплакала.

— Что — папа? — Я был настойчив. — Что с Михаилом Александровичем?

Михаилу Александровичу Смирнову, отцу Тани Зеркаловой, по-моему, давно уже перевалило за восемьдесят, и не было ничего невероятного в том, что он мог скончаться. Но пусть же сама скажет.

— Таня! — крикнул я. — Что с отцом?

Она не отвечала. Тогда я спросил как можно мягче:

— Неужели умер?

Она наконец кивнула:

— Его убили…

— Что?! — воскликнул я.

А она вдруг стала повторять, словно заведенная:

— Его убили, убили, убили, его убили, убили, его убили…

— Таня!

Она замолчала и посмотрела на меня.

— Таня, — повторил я. — Что случилось, Таня?

Почему-то она сразу успокоилась. Вытерев ладонью слезы, сказала:

— Пошли! — И, не оборачиваясь, направилась к выходу.

Я торопливо натянул спортивный костюм и кинулся за ней, но уже у двери вспомнил об Ирине. Обернувшись, махнул ей рукой: мол, ложись и спи. Она тоже сделала мне знак ладонью: иди и ты, Турецкий… Ну и так далее. Но на лице ее была тревога.

Наши дома стоят рядом, и идти было недалеко — минуты две, не больше. Но и это очень короткое время показалось мне вечностью. Таня шла очень быстро, и мне приходилось чуть ли не бежать за ней.

— Ужас, — повторяла она, — это ужас, ужас!

Войдя в подъезд, она не стала вызывать лифт, а сразу бросилась вверх по лестнице. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней, благо этаж был всего лишь третий. Дверь оставалась открытой — она и не подумала ее запереть, когда побежала за помощью. Не останавливаясь ни на мгновение, мы с Таней вбежали в квартиру.

2

Перед закрытой дверью в гостиную Таня остановилась и сказала:

— Здесь.

— Погоди-ка.

Я отстранил ее от двери, намереваясь не впускать в комнату, где произошло предполагаемое убийство, никого, будь то даже хозяйка квартиры.

— Постой здесь, пожалуйста, — попросил я Таню.

Объяснять ей ничего не надо было, она все понимала. Ей оставалось только положиться на меня. Что она и сделала. Я вздохнул и, открыв дверь, вошел в комнату.

Да, убийство было налицо. К тому же в комнате кто-то основательно покуражился, не хватало только летающих в подобных случаях пуха и перьев. Но ведь это была не спальня, напомню, а гостиная. Впрочем, тут и без пуха царил сплошной бардак.

Михаил Александрович сидел в кресле, а вместо верхней половины его головы была сплошная кровавая масса. За его спиной, на стене, багровым пятном, словно на страшном абстракционистском полотне, налипли тошнотворные сгустки. Я машинально похвалил себя за то, что оставил Таню в прихожей. Она, конечно, все это уже видела, но злоупотреблять подобным зрелищем не стоит.

В комнате явно происходило побоище. Но кому нужно было драться со стариком, да так, что оказалась поломанной чуть ли не вся мебель?! Что-то здесь не так. Убийство вообще штука рутинная, но этот случай был особенно странным. Зачем Смирнову драться? Точнее — зачем драться со Смирновым?! Достаточно было дунуть на него, чтобы прекратить любые его попытки к сопротивлению. А тут — будто тяжеловесы резвились. От обстановки — рожки да ножки.

Стараясь ничего не задевать, я осторожно вышел из комнаты. Таня стояла в прихожей и, зажав лицо между ладонями, покачивалась из стороны в сторону и тихо-тихо стонала.

— Боже мой… — бормотала она. — Боже, Боже мой!

Я взял ее за плечи и легонько притянул к себе.

— Таня, — сказал я. — Как это произошло?

Она замотала головой.

— Ничего не знаю, — проговорила, всхлипывая. — Ничего. Я только приехала. Позвонила, мне никто не открывает. А свет, я снизу видела, горел. Я открываю дверь своим ключом, захожу, а там… о-о-о-о!!! — И она снова зарыдала, вспомнив, видимо, картину, которая предстала перед ней, когда она вошла в гостиную.

Я увидел около входной двери чемодан:

— Это твой?

Она на мгновение подняла голову, увидела, на что я показываю, и кивнула:

— Мой.

И снова припала к моему плечу.

— Откуда ты приехала?

— Что? — посмотрела на меня Таня мокрыми от слез глазами. — А-а!.. Из Швейцарии…

Мысленно я выругал себя и плотно сжал язык зубами. Это, конечно, не очень удобно, зато эффективно: я перестал мучить бедную женщину. Нашел, понимаешь, время задавать вопросы. Как будто потом не успею.

— Пойдем, Таня, — сказал я. — Пойдем.

Я отвел ее в другую комнату и усадил на кушетку.

— Побудь здесь немного одна, ладно? Я скоро.

Она лишь кивнула. Я понимал, что лучше не оставлять ее одну, но, с другой стороны, меня тоже можно понять. Я не из тех, кто успокаивает родных убитого, как ни антигуманно это звучит. Я начинаю анализировать преступление: его мотивы, технику нанесения ударов и прочие вопросы, поставленные наукой криминалистикой. Вы можете быть шокированы моим излишним профессионализмом даже в тех случаях, когда я выступаю в роли свидетеля, но что поделаешь, любая работа накладывает на человека свой отпечаток. И я совсем не исключение.