Последний король французов. Часть вторая - [9]

Заседание совета состоялось 9 марта. Господин Лаффит явился на него; все голоса были поданы за то, чтобы отказаться от этой программы и сохранить мир.

Господин Лаффит подал в отставку, которая была принята без всяких возражений.

Кабинет Казимира Перье был сформирован заранее и ожидал лишь отставки г-на Лаффита.

Так что в течение одного дня состоялись следующие назначения:

маршал Сульт остался военным министром,

г-н Себастьяни сохранил пост министра иностранных дел,

барон Луи занял пост министра финансов,

г-н Барт — министра юстиции,

г-н де Монталиве — министра духовных дел и народного просвещения,

г-н д'Аргу — министра общественных работ и торговли,

г-н де Риньи — военного-морского министра.

Все мы знали г-на Казимира Перье; обидчивость генерала Ламарка и гордыня г-на Гизо не шли ни в какое сравнение с его обидчивостью и его гордыней; безмерный гнев, всегда готовый перейти через край и излиться потоками язвительной горечи, переполнял душу этого человека, стремившегося к власти лишь для того, чтобы министр мог отомстить народу, который столько раз заставлял трепетать банкира.

В день своего назначения в кабинет министров он чуть было не подал в отставку.

Казимир Перье вызывал ненависть к себе, и потому, когда новый председатель совета министров, держа под мышкой свою папку, вошел в Палату депутатов, он увидел крайне мало улыбающихся лиц.

Из Палаты депутатов он отправился в Пале-Рояль; там все обстояло еще хуже; передние короля в те времена заполняли исключительно военные, а военные питали отвращение к новому министру, как инстинктивно, несомненно, так и потому, что догадывались, до какой степени ничтожества опустится Франция под его руководством. Они повернулись спиной к новому председателю совета министров, продолжившему идти к королевским покоям.

Король ждал его, окруженный своей семьей.

На устах Луи Филиппа играла та улыбка, которая вводила в заблуждение Лаффита, Дюпона (из Эра) и Лафайета. Королева выглядела высокомерной, но учтивой.

Что же касается принцессы Аделаиды, то весь ее облик был ледяным.

Казимир Перье повернулся к герцогу Орлеанскому, но лицо принца дышало не просто холодом, а пренебрежением.

Министр побледнел, а точнее говоря, пожелтел и, обратившись к королю, произнес:

— Государь, имею честь просить вас о беседе с глазу на глаз.

Король направился в кабинет, сделав министру знак следовать за ним.

Как только дверь за ними закрылась, Казимир Перье дрожащим от гнева голосом воскликнул:

— Государь, я подаю в отставку!

Выходка эта была настолько неожиданная, что она ошеломила Луи Филиппа.

— В отставку? Но почему?

— Государь, враги в Палате депутатов, враги в клубах, враги при дворе — это чересчур. Я не брался противостоять стольким ненавистям одновременно.

Король просил, умолял, но все было бесполезно; он был вынужден позвать сестру и сына, и в итоге Казимир Перье вышел из кабинета, получив от них извинения.

С первой же встречи с этим человеком король прогнулся перед ним.

Оставалась Палата депутатов.

Восемнадцатого марта новый председатель совета министров поднялся на трибуну и выдвинул свою политическую программу.

Начиная с этого момента в ней не было больше ни обиняков, ни уловок; Казимир Перье во всеуслышание провозгласил два связанных между собой принципа: «Мир с союзными державами любой ценой. Яростная война с революцией».

— Французская кровь принадлежит только Франции! — воскликнул он.

Эта кощунственная самоистина была встречена бурными аплодисментами.

Но вы, бедный государственный деятель, на какой-то миг оказавшийся у власти, очень сильно ошибаетесь: кровь Франции, как и кровь Христа, принадлежит всему миру, и чем больше Франция прольет крови за другие народы, тем шире распространится ее вера!

Тем не менее этот эгоистичный банкир позволял себе пренебрежительные высказывания в адрес Луи Филиппа.

— Это человек, — говорил он, — к которому министр никогда не должен входить, не будучи готовым швырнуть ему в лицо свой портфель.

Ну, а когда король приказал убрать геральдические лилии со своего гербового щита, Казимир Перье воскликнул:

— Трус! Он пожертвовал своим гербом, потому что боится! Ему следовало поступить так на другой день после революции, и я ему советовал сделать это, но он держался за него сильнее, чем его старшие родственники.

Так что Казимир Перье, позволивший убрать с помощью русского меча и австрийской сабли имя Франции из списка великих наций, называл трусом человека, позволившего убрать руками народа герб Людовика XIII со своей кареты.

Итогом такой политики стало то, что Леопольд I укрепился на троне Бельгии, а Польша и Италия были оставлены на волю России и Австрии.

Европейская дипломатия плюнула нам в лицо кровью трех народов.

Однако начиная с этого момента правительство было спокойно в отношении иностранных держав, и весь вопрос состоял в противостоянии реакции и прогресса, а точнее, умирающей монархии и рождающейся республики.

Единственным несчастьем республиканской партии, представленной со своей видимой стороны Обществом друзей народа, было ее историческое невежество. Для республиканцев Франция началась в 1789 году; их взгляд не проникал по ту сторону дыма, оставленного пушкой Бастилии; для них демократия не была безбрежной и неиссякаемой водной артерией, имевшей истоки в коммунах, стекавшейся ручьем во времена Жакерии, речкой во времена Лиги, рекой во времена Фронды, морем во времена Революции и непременно сделающейся океаном, когда все фазы монархической власти будут исчерпаны, но только тогда; нет, для них демократия была бурным потоком, который внезапно извергся из скалы и, словно Рона, уходящая на какое-то время под землю, потерялся в сумрачных пещерах Империи.