Последний из миннезингеров - [9]
Один раз шел фильм приключенческий. Джунгли, Амазонка, туземцы, грустный Жан Рено… И вдруг пронзила меня мысль… Мысль, что после фильма, когда последним выйду из клуба в теплую ночь, то, окинув взглядом помещение и закрывая дверь на ключ, я не буду жалеть о том, что сеанс закончился. И фильм этот не оставит в душе моей никакого отпечатка, кроме, пожалуй, горького чувства, что меня в очередной раз жестоко обманули…
…В проклюнувшемся через грязное окошко рассвете видно было, как Алексеев вздохнул и задумался, а Фунт недобро и недоверчиво усмехнулся.
– Ну вы, ублюдки!
«Ублюдками» были сто пятьдесят рабочих, выстроенных в три длинные шеренги, вдоль которых расхаживал Мирза.
– Меня очень… интересует один вопрос: кто целый месяц пилил и сбывал налево мой лес? Кто это делал – шаг вперед.
Ряд шеренг не дрогнул.
– Если через пять минут не будут названы имена, я всех вас накажу. Очень сильно.
Мирза отошел в сторону и закурил в тени экскаватора. Рабочие стояли под палящими лучами полуденного июльского солнца и под чутким надзором «акробатов» и еще пяти или шести крупных недобрых мужиков.
Все рабочие были дисциплинированны. Никто не вышел из шеренги.
Мирза курил, и смутные тени бродили по его лицу, глазам. Он стоял один, и глаза его чему-то смеялись, дико, безумно.
Бережно докурив «беломорину», он зачем-то хлебнул из маленькой бутылочки темной терпко пахнущей жидкости. С интервалом в несколько секунд сделал еще пару глоточков. И пошел. При этом ему показалось, что экскаватор отдалился влево-вверх метров на сто.
– Ну что, мужики! Я вас понимаю. Голодно. Денег нету. Выпить всегда охота. А не на что. Давайте я накажу вас морально. Участок видите?
Полуторасотенный коллектив окинул взглядом двухкилометровую площадь пилорамы и дружно закивал.
– В шесть утра начинаем работу. Не умеем беречь – будем учиться… Беречь. Участок обнести колючей проволокой. Поставить металлические ворота. Пять вышек. Провода пустить под напряжение. Если выполните работу за сутки… Или вообще объем работы меня устроит, объявляю коллективное застолье за мой счет. Так что сделать еще барак на сто пятьдесят человек… Нет, два барака! Нет, три барака! Работаем сутки… Нет! Двое! А там хоть запейся! И все забыто! По рукам!
– Так точно! – забывшись, рявкнули в шеренгах.
И не то что всем страшно выпить хотелось, а работы другой в Астафьеве не было. И не предвиделось. А что бывает с людьми безработными, все знали очень хорошо. И судьбы такой себе не хотели…
…Работали трое суток… Без сна, отдыха, еды… Утоляя жажду отвратительной теплой водой. В конце первого адова дня из муравейника рабочих выскочил один, чумазый и сумасшедший, шатаясь, закричал:
– Мужики! Так это мы зону строим! Это мы лагерь строим! Сдурели вы? Ведь это он, гад…
Старшой выстрелил ему в голову. Ряды рабочих сплотились. Все стали работать быстрее и дружнее, забыв про неимоверную усталость.
С этого момента лицемерие колонистов сменилось страшной прямотой. Пристрелили еще двоих слабых и сумасшедших, одного ненадежного и трех подозрительных.
Потом сообразили, что если эдак и дальше пойдет, работать будет некому. Тогда в конце второго дня пригнали всех, кто оставался в деревне, загнали в первый, уже построенный, барак. Двери и окна забили досками. Резко увеличивалось количество людей с автоматами.
– Так, ур-р-роды! Баб и детей ни кормить, ни поить, ни выводить никуда не будем, пока работу не кончите, – весело орал с вышки в мегафон пьяный обдолбанный сумасшедший Мирза, – а через сутки запалим!!!
Мирза кричал одно и то же ритмично, с интервалом в десять минут, уже несколько часов и после каждого выкрика давал поверх рабских голов ломаную, безобразно пьяную автоматную очередь…
…Такую веселую историю поведали трем заключенным мужики по их возвращению «домой».
Трое лежали в темноте. Настроение было так себе. Чекушки закончились.
Первая реплика снова раздалась с койки Берроуза:
– Мужики! Простите меня! Я признаться хочу!
– Да в чем?
– Я подельником был, когда доски воровали.
– Ну! А я уже думал, и не было никаких досок. Босса просто переклинило. Клептомания наоборот. Жажда расследования и кары…
– Нобель, гад, подмазал. Уж не знаю, чем он взял меня, как бабу худую. Улыбался все… За руку при всех здоровался… Песни для меня у костра пел… Ну и… В мои смены они доски эти по тихой воде к дороге таскали, а там грузовик какой-то приезжал из города. Да об этом все и знали-то, кроме вас. Только молчали. А во время последнего рейса самоходного шофер пьяный был, ну и разбился. А кто-то из мирзоедов наткнулся на машину. И хана… Простите…
– Ты… это… с Нобелем поосторожнее насчет привлекательности, – осторожно, но с подковыркой посоветовал Фунт.
– В смысле?
– Ну… в прямом.
– Он чего… Это… Сказал кто?
– Нет.
– А откуда знаешь?
– Так видно же.
К беседе подключился Алексеев:
– Ты чего, Фунт, сидел что ли?
– Да не помню я.
– А откуда вещи такие знаешь?
– А чего тут знать, когда видно.
– Вот и поговорили…
– Поговорили.
Далее дела на пилораме развивались следующим образом. Старшой по поручению Мирзы разработал «Устав рабочего пилорамы», каковыми считались все находящиеся за колючей проволокой, включая женщин и грудных детей.
Главные герои повестей и рассказов из книги «Другие лошади» – люди, которые при разных обстоятельствах встречаются после длительной разлуки. Все они словно бы ждут какого-то чуда. Надеются, что встреча с прошлым изменит их жизнь в настоящем, поможет решить проблемы, снять накопленные «грузом лет» противоречия. Сквозь все произведения проходит мысль о том, что лечит не время и не безвременье, а воспоминания о лучших днях жизни, победах, больших и «местного значения». О любимых людях. Каждый из героев обретает силы и мужество от встречи со своим прошлым.
Азад Авликулов — писатель из Сурхандарьи, впервые предстает перед читателем как романист. «Трое из Кайнар-булака» — это роман о трех поколениях одной узбекской семьи от первых лет революции до наших дней.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, с природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации, описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, и боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин, Валерий Павлович Федоренко, Владимир Павлович Мельников.
Роман продолжает увлекательную сюжетную линию, начатую автором в романе «Сень горькой звезды» (Тюмень, 1996 г.), но является вполне самостоятельным произведением. Действие романа происходит на территории Западно-Сибирского региона в период, так называемого «брежневского застоя», богатого как положительными, так и негативными событиями и процессами в обществе «развитого социализма». Автор показывает оборотную сторону парадного фасада системы на примере судеб своих героев. Роман написан в увлекательной форме, богат юмором, неожиданными сюжетными поворотами и будет интересен самым широким кругам читателей.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.
Книга о геополитике, ее влиянии на историю и сегодняшнем месте Украины на мировой геополитической карте. Из-за накала политической ситуации в Украине задачей моего краткого опуса является лишь стремление к развитию понимания геополитических процессов, влияющих на современную Украину, и не более. Данная брошюра переделана мною из глав книги, издание которой в данный момент считаю бессмысленным и вредным. Прошу памятовать, что текст отображает только субъективный взгляд, одно из многих мнений о геополитическом развитии мира и географическом месте территорий Украины.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)