Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [116]

Крымов умолк, и некоторое время все присутствующие на этом совещании, затянувшемся далеко за полночь, сидели смущенные и удрученные. Наконец раздался голос депутата Андрея Шингарева[177]:

– Генерал прав – переворот необходим… Но кто на него решится?

Один из думцев, Сергей Шидловский[178], сказал с озлоблением:

– Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию.

Многие с ними согласились, но не все. Михаил Родзянко, в квартире которого проходила эта встреча, попытался утихомирить тех, кто был настроен наиболее решительно:

– Вы не учитываете, что будет после отречения Царя… Я никогда не пойду на переворот. Я присягал… Если армия сможет добиться отречения – пусть она это делает через своих начальников, а я до последней минуты буду действовать убеждением, но не насилием.

Однако тут же кто-то из присутствующих напомнил остальным ставшие крылатыми слова генерала А. Брусилова: «Если придется выбирать между Царем и Россией – я пойду за Россией».

…Итак, на собрании был поставлен вопрос: «У кого хватит мужества взять на себя ответственность?» Все взгляды обратились на генерала А. Крымова. Ведь именно он собирался возглавить захват императорского поезда.

Операцию назначили на середину марта.

Глава двадцать третья Несбывшиеся надежды

Михаил вернулся домой в Гатчину 4 февраля. Он понимал, насколько тяжела политическая ситуация в стране и надеялся, что старший брат все-таки пойдет на уступки. Встретив в Петрограде Сандро, он предложил тому вместе пойти к Николаю и попытаться еще раз убедить его в необходимости создания «ответственного министерства» и полного отстранения Александры Федоровны от политических дел. Великий князь Александр согласился с доводами Михаила, но прежде хотел поговорить с императрицей, что называется, приватно. Она нехотя, но все же согласилась на эту встречу.

И вот Сандро вместе с Николаем в ее будуаре, выдержанном в розовато-лиловых тонах. Николай присел на большую двуспальную кровать и спокойно закурил папиросу. А великий князь, придвинув к кровати, на которой лежала императрица, стул, и сев на него, прямо сказал:

– Ваше вмешательство в дела управления приносит престижу Ники и народному представлению о самодержце вред. В течение 24-х лет, Аликс, я был Вашим верным другом… я хочу, чтобы Вы поняли, что все классы населения России настроены к Вашей политике враждебно. У Вас чудная семья… Предоставьте Вашему супругу государственные дела!

Александра Федоровна возражала, не соглашалась, и в конце разговора великий князь Александр гневно выкрикнул:

– Не забывайте, Аликс, что я молчал 30 месяцев. Я не проронил в течение 30 месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или вернее говоря, Вашего правительства. Я вижу, что Вы готовы погибнуть вместе с Вашим мужем, но не забывайте о нас!.. Вы не имеете права увлекать за собой Ваших родственников в пропасть…

В этот момент Николай, до сих пор не проронивший ни слова, взял Сандро под руку и молча вывел из будуара императрицы. В дверях великий князь обернулся и холодно кивнул на прощание Александре. Это была их последняя встреча.

Оказавшись в библиотеке, он тяжело опустился в стоявшее перед письменным столом кресло, и стал писать письмо Михаилу. Почувствовав на себе чей-то взгляд, великий князь поднял голову и заметил, что за ним внимательно наблюдал один из адъютантов его величества. Александр Михайлович рассвирепел, и потребовал, чтобы тот оставил его в одиночестве. Но офицер отказался: ему явно приказали оставаться на посту. Тогда великий князь вскочил и в бешенстве выбежал из дворца.

На следующий день он вернулся в Царское Село вместе с Михаилом. Император принял их в кабинете. Он молча курил, слушал, но казался безучастным ко всему, что говорил ему младший брат. Сандро с грустью подумал, что они попусту теряют время. Когда же настала его очередь говорить, он так разнервничался, что едва смог произнести несколько слов.

Спустя несколько дней Михаил предпринял еще одну попытку поговорить с братом, и опять безуспешную. В то время, когда он уже находился в Царском Селе, туда приехал Родзянко. В докладе государю он пытался донести до него свое предчувствие надвигающихся тягостных событий, но император слушал его невнимательно, и вскоре прервал, дав понять, что спешит. Словно извиняясь, сказал, что к нему приехал великий князь Михаил Александрович, и они собираются выпить чаю…

И все-таки наступил момент, когда, казалось, давление, которое Николай II ощущал со всех сторон, принесет, наконец, положительный результат. Незадолго до отъезда в Ставку император собрал министров и объявил им, что собирается на следующий день ехать в Думу и лично объявить там о назначении ответственного кабинета. Но в тот же вечер он изменил мнение. Вызвал во дворец председателя Совета министров князя Н. Д. Голицына[179] и сообщил ему, что уезжает в Ставку.

Князь был поражен, и не удержался от вопроса:

– Как, Ваше Величество?.. А ответственный кабинет? Вы же хотели завтра ехать в Думу?

Император ответил кратко:

– Я изменил свое мнение.

До падения царского правительства оставались считанные дни.