Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова - [118]
…Тишину раннего утра нарушил какой-то неясный шум. В половине восьмого утра М. Палеолог, выглянув из окна посольства, стал свидетелем драматической сцены, когда войска столкнулись с толпой: «…я только закончил одеваться, как услышал странный и продолжительный шум, который, казалось, раздавался от Александровского моста. Я взглянул туда, на мосту никого не было. Но почти тотчас же появилась неорганизованная толпа с флагами на правом берегу Невы, а полк подходил к ним с другого берега. Казалось, произойдет столкновение, но, напротив, они объединились. Армия браталась с революцией». В результате всеобщая забастовка рабочих получила поддержку вооружённым восстанием солдат. Солдаты восставших полков строем направились в центр города.
На Литейном проспекте спешно возводили баррикады. Над зданием Окружного суда все выше поднималось пламя. Вот с треском распахнулись ворота Арсенала – главного петроградского артиллерийского склада. Рабочие получили 40 тысяч винтовок и 30 тысяч револьверов.
В полдень пала Петропавловская крепость. На сторону революции перешли находившиеся там 25 тысяч солдат вместе с тяжелой артиллерией[186].
Неожиданно морозный воздух разорвала пулеметная очередь, которая донеслась со стороны Невского проспекта… Французский посол, выйдя на улицу, попытался понять, что же происходит. Но что это? Здание Окружного суда полыхало как факел. Арсенал на Литейном, Министерство внутренних дел, здания военного ведомства, полицейского управления – все было в огне. Распахнулись также ворота тюрем: «Крестов»[187], «Литовского замка»[188], Дома предварительного заключения[189], и на улицы хлынули толпы заключенных. По городу прокатилась волна убийств полицейских и городовых, повсеместно имели случаи грабежей и мародерства.
В этот день Комитет петроградских журналистов, созданный при Государственной Думе, мотивируя тем, что «…газеты не выходят. События идут слишком быстро. Население должно знать, что происходит», начал публиковать ежедневные выпуски «Известий». В первом же номере внимание читателей привлекло повеление императора прервать заседания Государственной Думы, что было расценено, как ее роспуск.
27 февраля, в понедельник, великий князь Михаил Александрович записал в дневнике, что это – «начало анархии».
Утром 27 февраля, Николай, сидя в своих апартаментах в Ставке, курил и читал только что пришедшее от жены письмо, написанное ею за день до этого в Царском Селе. Александра Федоровна сообщала, что трое детей – Алексей, Ольга и Татьяна заболели корью, и она опасалась, что остальные тоже могли заразиться. Писала о том, что в городе бастуют извозчики и вагоновожатые. Но в целом тон ее послания был оптимистичен, она, кажется, сохраняла спокойствие: «Но они говорят, это непохоже на 1905 год, потому что все обожают тебя и только хотят хлеба… Какая теплая погода. Досадно, что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Но мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит ярко… Я ощущаю такое спокойствие на Его дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас…»
Николай тоже старался быть спокойным. Правда, вчера, в церкви, во время службы, он почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть часа. «Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота, я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было. Но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».
Что это – знак свыше? Или покорность судьбе? А, может, Николай давно уже принял решение отречься от престола, просто держал его в тайне от всех, и ждал лишь момента, когда сама история подтолкнет его к краю пропасти?
…А в это самое время шло последнее заседание царского правительства. Присутствовавший на нем А. Протопопов вынужденно подал в отставку. Выходя из комнаты, он бросил напоследок коллегам:
– Сейчас ничего другого не остается делать, как застрелиться.
Узнав о том, что император выезжает в Царское Село и все «решит там», министры прервали работу. Вечером многие из них прибыли в Таврический дворец, чтобы просить защиты у Думы.
А здесь события сменяли друг друга с ошеломляющей быстротой. Еще ночью Родзянко доставили Указ Николая II о роспуске Думы. В восемь часов утра руководителей всех политических партий собрали на совещание. На нем было принято решение, что из-за нарушения закона и порядка Указ нужно игнорировать, и собрать Думу на сессию.
В это время к Таврическому дворцу подошла большая толпа рабочих и солдат с флагами, чтобы выразить поддержку депутатам и попросить указаний, как им действовать дальше. Двери парламента никто не охранял, и вскоре зал заполнила шумная пестрая толпа. Солдаты в длинных полушубках, студенты, недавние заключенные… Они нестройно пели «Марсельезу». Вновь прибывшие теснили депутатов, требовали от них ответа: берет ли Дума на себя ответственность, становится во главе революционного движения или нет?
Родзянко, все еще верный присяге, то и дело повторял:
– Что делать?.. Что делать?.. Я не хочу бунтовать.
Но его резко перебил депутат-монархист В. В. Шульгин
