Последний Храм - [3]

Мелина едва заметно вздрогнула. В зале удовлетворенно зашептались: ага, она тоже умеет бояться. Значит, не такие уж трусы и мы сами. А плетью обухом не перешибешь: кто пойдет против Темесы — обречен.

— В отношении остальных обвиняемых выдвинуты аналогичные обвинения, — продолжал Маркиан. — Но, основываясь на материалах следствия, а также признательных показаниях осужденной Мелины Анихар, суд Высокой Палаты счел необходимым обвиняемого Этьена Лимара оправдать по статьям 391 и 394, как то: склонение в язычество Обращенных и отправление языческих обрядов. Генриетта Лимар, его супруга, оправдывается только по статье 391, так как ее признанием установлено, что она помогала означенной Мелине в отправлении некоторых исминиансаких обрядов. Военный трибунал по тем же соображениям счел необходимым оправдать обвиняемых по статье 567 «Распространение слухов, порочащих Темесскую Конфедерацию». Таким образом, установлена вина супругов Лимаров в преступлениях, указанных в статье 389 Кодекса ревнителя веры, и статье 214 Основного кодекса Темесской Конфедерации. Учитывая это, а также их примерное поведение в заключении и стремление сотрудничать со следствием, суд приговаривает означенных супругов: Этьена Лимара — к пожизненному отбыванию наказания в местности Трегерт, Смертные горы. Генриетту Рокетт суд приговаривает к повешению. Учитывая примерное поведение при содержании под арестом, а также прошение о помиловании, поданное осужденными, и их семейное положение, суд находит возможным заменить ее казнь на применение к ней той же меры наказания с отбытием вместе. Осужденные, приговор вам понятен?

— Да, — усмехнулась Мелина. — Иного я и не ждала.

— Дерзите, — махнул рукой Маркиан. Он получил от суда все, что хотел, из Темесы пришел приказ по завершении процесса сдать дела новому Прелату и отбывать на новое место службы, в Аркот. Сейчас он даже немного жалел маленькую, но гордую язычницу, из которой стоило таких усилий выбить показания. «Пусть поговорит. Здесь нет неустойчивых в вере и нелояльных Темесе, а ей все равно жить недолго». — Ну, дерзите, пока язык есть. У всех осужденных на смерть есть право на последнее слово. Конечно, лишь в делах светских, но представитель Высокой Палаты вправе его разрешить.

— Хорошо, — отозвалась Мелина. — Значит, обвинили меня в язычестве, вовлечении в язычество Обращенных, организации заговора и опять же вовлечение в него других людей. Прекрасно. Господа темесцы и темесские холуи, благодарю вас. Своим приговором вы подтвердили, что я прожила жизнь не зря. Вижу вашу ненависть по глазам — особенно вон тот, лысый и толстый. Неудивительно. Самим вам страшно восстать и вернуть городу свободу, вот вы мне и завидуете. Но скажите, подняться против захватчиков, душащих наш город — это подлость или подвиг? Насчет язычества. Эрхавен одиннадцать веков поклонялся светлой богине — и это были времена силы и могущества. И три века тут правили вы, такие богобоязненные и лояльные. За эти три века город стал жалкой дырой, куда никто по доброй воле не поедет. И это вполне объяснимо: если вы предали друга, но поверили врагу — иначе и быть не может. Неблагодарность наказуема. У меня нет зла на отца Маркиана, он исполнял свой долг, как я свой. Но вас я ненавижу. И хочу, чтобы однажды темесцы отняли у вас все, что пока вам оставили. Отец Маркиан, я закончила.

— Суд окончен, — устало прикрыв глаза, произнес Маркиан. Члены магистрата были возмущены до глубины души, их душила ненависть — но Маркиан не жалел, что дал осужденной слово. В конце-то концов, она хоть враг, но враг честный и храбрый, а эти… Нет, пока они правят городом, беспокоиться не о чем: не восстанут такие против Темесы. — Увести осужденных.

Через два дня, когда приговор утвердят мирские власти, Лимары навсегда покинут город. В общем-то, рудники — по сути, отложенный смертный приговор. Особенно для этой, Генриэтты. Но Мелина умрет гораздо раньше их и, честное слово, жаль, что не узнает о судьбе остальных. Хорошо, когда нужные полномочия дают в самом начале процесса. Ему самому покидать Эрхавен через две недели — именно тогда прибудет утвержденный в Темесе приемник, а сам он поедет в столицу Конфедерации за новым назначением. Да, для него, отца Маркиана, тоже начинается новая жизнь.

Камера была тесной, сырой и вонючей — хорошо хоть, для женщин отдельная. Не хотелось бы последний день на родине проводить в компании уголовников. После суда хотелось пить, а больше ничего. Теперь уже ничего не изменишь, а ведь Мелины больше не будет. Никогда. Сын вернется на пепелище родного дома, и не найдет в городе ни любимой, ни родителей. А только Дорстага-старшего да того доносчика, как его… И уж они-то будут кататься, как сыр в масле. Да, сейчас Генриетте Лимар даже жалко, что не довелось убить ни одного гада, и пусть тогда никто не смягчил бы наказание, зато она бы знала, что сделала в жизни хорошее. Вот Вантер — тот молодец, сынок рассказывал… Да поможет ему Еди… лучше благая богиня — добраться до Империи.

— Генриэтта, — тихо произнесла Мелина. Камеры в гарнизонной тюрьме не растут, как цветы, и если отдельную камеру для женщин-язычниц все-таки нашли, то одиночек на всех, даже смертников, не напасешься. Да и неплохо напоследок показать счастливо избежавшим костра, что все может измениться. Дай только повод. — Подставь-ка ухо, дело есть.