Последний бой Йони - [10]

Трудно сказать, о чем думал Йони во время полета в центр страны в первой половице дня в четверг. Напряженная работа целой недели осталась позади. С этого момента он должен сосредоточиться на другом, судьбоносном задании. Сидение в самолете было краткой паузой, почти навязанным ему отдыхом. К планированию операции он еще не мог приступить, не хватало важнейших данных; не определено было даже задание для Части, хотя ему было ясно, что главную задачу акции — освобождение заложников — поручат ей.

Тогда же, возможно во время того же полета или за несколько часов до него, Йони писал своей подруге Брурии полные грусти строчки о своем состоянии:

«Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем кризисе, расшатывающем уже давно систему моих представлений… большая часть того, о чем я пишу, сопровождается вопросительным знаком. Если бы я знал ответы, я бы так не бился и так бы не мучился… мне трудно так, как было трудно только несколько раз в жизни… я должен остановиться и сойти — или чуть погодя. И это я сделаю, но еще немного погодя. Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, которую я недавно видел: „Остановите мир, я хочу сойти!“

Но невозможно остановить сумасшедший шар, с которым вместе мы движемся, законы тяготения не дают от него оторваться, и поэтому хочешь не хочешь, живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше), ты здесь»[16].

Шимон Перес, увидев Йони в начале той недели, так писал о нем в дневнике:

«Почему-то мне казалось, что глаза его на этот раз грустны. Как будто устал этот чудесный парень».

Своим подчиненным Йони этой грусти не показывал, но она была и становилась все острее, пока не перешла в кризис. Тяжелое душевное состояние усиливалось накопившейся физической усталостью, которая его не оставляла. «Я почти всегда утомлен, — писал он в том же письме, — но это только часть проблемы».

В то короткое время, сидя в самолете, он еще мог поразмышлять о своем состоянии и о дальнейшем жизненном пути. Но с того момента, как самолет приземлился, он будет вынужден мобилизовать все свои силы, как физические, так и нравственные, чтобы преодолеть телесную усталость и душевную тревогу. За менее чем сорок восемь часов почти непрерывной работы ему придется заниматься планированием операции на земле, согласованием действий с вышестоящим командованием и другими родами войск, подготовкой бойцов Части к бою, и сверх того — внушать своим солдатам веру в их способность выполнить задание, а военному командованию и гражданскому начальству — полную уверенность в своей готовности и в готовности Части выполнить с успехом задание, провал которого обернулся бы национальной катастрофой.

И все это он сделал. По истечении этих двух дней он поднимется с кучкой своих бойцов на самолет «геркулес», который помчит Йони к последней его операции.

* * *

В то же утро четверга премьер-министр Ицхак Рабин созвал еще одно совещание специальной группы министров. Начальник Генштаба Мота Гур доложил группе то, что уже сказал им в среду: на данный момент ситуация представляется таковой, что никакой военной операции для освобождения заложников он предложить не может. У армии нет плана решения проблемы, сказал Мота[17]. Ультиматум террористов истекал в четырнадцать ноль-ноль. Итак, на совещании группы министров в четверг утром решено было выпустить террористов в обмен на освобождение заложников в Энтеббе. Для реализации этого решения будут произведены окольным путем переговоры с террористами. «Я имел в виду не обман или тактическую уловку, чтобы выиграть время, — писал Рабин об этом решении, — а серьезные переговоры, при которых Израиль выполнит то, что на себя взял»[18]. Утреннее решение было утверждено правительством единогласно и официально поддержано оппозицией во главе с Менахемом Бегином. Вследствие этого решения из Кампалы, столицы Уганды, в тот же четверг в полдень сообщили об отсрочке ультиматума до воскресенья, 4 июля[19].

Заметим, что на этой стадии, к четвергу пополудни, военные инстанции не вели никаких приготовлений к операции по освобождению заложников, хотя и состоялось дополнительное испытание по спуску лодок на парашюте, которое прошло лучше, чем ночью. Выяснено было также, сколько людей вмещает заправочный самолет. Но помимо этого — всего за два дня до вылета освободительного отряда в Энтеббе — никакой практической подготовки к военной операции армией не велось: войска в состояние боевой готовности по-настоящему не приведены, оружие и снаряжение не подготовлены, оперативное планирование, по сути, не произведено. Военная машина в целом не запущена.

Но параллельно, в течение четверга, начала поступать важнейшая информация, открывшая реальную возможность подготовки какой-то операции в Энтеббе и ее выполнения. Источником некоторых сведений были заложники из группы, освобожденной в Энтеббе и прибывшей в Париж. Покинуть Энтеббе было позволено почти всем неевреям. Уже во вторник террористы показали, что по-разному относятся к евреям и неевреям. Прежде всего они разделили захваченных на две группы. Израильтян, а с ними и ярко выраженных евреев из другой группы сосредоточили в четверг вечером в малом зале, а остальных — большом пассажирском зале. Залы были смежные и разделены стеной. В стене была дверь, частично перегороженная балкой, положенной террористами поперек. Евреям пришлось перейти, наклонив голову под балкой, на свое новое место по другую сторону стены. В многочисленной группе «гоев» в большом зале остались и евреи, — вероятней всего, террористам было неизвестно об их еврействе. Во всяком случае, тот из израильтян, кто выглядел как религиозный еврей — был, к примеру, в кипе, — с уверенностью определялся как еврей, и его отправляли в группу израильтян.