Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [145]

Завершил Зингер свою лекцию возвращением к вопросам о судьбе идиша и еврейского народа и их роли в истории человечества:

«Несмотря на весь мой скептицизм, на постигавшие меня постоянно разочарования, я неизменно верю в одно: народы могут многому научиться у евреев. Да, у «тех самых евреев»: научиться склонности к размышлению, умению воспитывать детей, умению находить счастье там, где другие не увидят ничего, кроме нищеты и унижения.

Для меня язык идиш и те, кто говорит на нем, — одно целое. Еврейской душе присуще почитание Господа и уважение к нему, ожидание радости от жизни, мессианские чаяния, терпение и глубокое понимание человеческой натуры. А еще — спокойный, мягкий юмор, благодарность Богу за каждый прожитый день, за каждую крупицу успеха, за каждое проявление любви. Все, все это можно выразить на идиш. Еврейская ментальность не признает высокомерия. Евреи не считают, что успех должен прийти сам, и прийти непременно. Нет, менталитет наш таков — не надо ничего требовать от жизни, не надо командовать и распоряжаться: человек с грехом пополам, кое-как пробирается среди сил разрушения, понимая, что Господний план творения лишь в самом начале.

Некоторые считают, что идиш — мертвый язык. Но то же самое говорили про иврит две тысячи лет подряд. Его возрождение в наше время — настоящее чудо. Арамейский — безусловно, мертвый язык. Но он донес до нас свет «Зоара», на нем творили и наши мистики. Непреложный факт: наши классики, что писали на идиш — классики и современной ивритской литературы. Идиш еще не сказал своего последнего слова. Он таит в себе сокровища, доселе еще неведомые миру. Это — язык святых и мучеников за веру, мечтателей и каббалистов. Язык, полный юмора. Язык, который многое помнит — то, что человечество никогда не сможет забыть. Можно сказать еще: идиш — язык мудрости и смирения, способный выразить и страхи, и упования человечества».

Когда писатель закончил говорить, зал встал, грянули оглушительные аплодисменты, после которых пришло время вопросов и ответов.

— Почему же ни одна из ваших книг не увидела свет на идише — все они выходят на английском? — таков был первый вопрос.

— Мои книги впервые выходят в свет как раз на идише, — ответил Башевис-Зингер. — Другое дело, что они, к сожалению, почти никогда не выдерживают второго издания на этом языке. Издатель, выпускающий книги на идиш, считается успешным, если ему удается распродать тираж в 2000 экземпляров. Он знает, что если распродал такой тираж, то с ним произошло настоящее чудо, и он должен благодарить за него Бога. И потому он обычно не берет на себя риск допечатки этого тиража. Я надеюсь, что деньги, полученные мною в качестве Нобелевской премии, помогут увидеть свет моим произведениям на идиш.

Второй вопрос состоял в том, в чем Зингер видит различие между религиозными евреями Польши времен своего детства и юности и современными религиозными евреями Америки, и почему он пишет именно о канувшем в лету польском еврействе, а не о проблемах современных евреев США?

— Ну, безусловно, между ними есть большое сходство и, вместе с тем, большое различие, — ответил Зингер. — Вы, конечно, знаете, что с возрастом, по мере старения, воспоминания о нашем детстве и молодости, становятся все острее. Там, в Польше, хасид жил жизнью хасида и был хасидом 24 часа в сутки. В Америке он, конечно, тоже хасид, но одновременно и торговец, и адвокат, и бизнесмен. У него нет возможности быть хасидом все время. И все же хасидизм продолжает жить. Умирают люди, но не созданная ими культура. Даже Гитлер и Сталин не смогли уничтожить еврейскую культуру.

Вслед за этим один из лидеров еврейской общины Швеции задал вопрос о том, в чем, по мнению Зингера, заключается различие между «духом идиша и духом иврита»?

— Прежде всего, следует отметить, что есть две ветви иврита, — стал объяснять Башевис-Зингер. — Древний иврит, на котором написаны наши священные книги, и иврит современный. Когда я в 50-х годах посетил Израиль, мне стало любопытно, как на иврите обозначается «такси»? Я спросил об этом у своего друга. «Тебе повезло, что ты спрашиваешь об этом именно сегодня, — ответил он. — Только вчера родилось новое слово для этого понятия — «монит»… Идиш не столь древен, и вместе с тем не столь современен — в этом и заключается основная разница. В идише есть дух прошлого, но нет слов, с помощью которых можно объяснить устройство атомной бомбы. А иврит удивительно современен! Некоторые утверждают, что идиш — это больной, умирающий язык. Но умный человек понимает, что разница между больным языком и мертвым языком приблизительно такая же, как между больным человеком и мертвецом. У больного человека всегда есть шанс выздороветь…

— Господин Зингер, — начал следующий слушатель, — ваши книги переведены на 50 языков мира. Как вы думаете, не увеличится ли после получения вами Нобелевской премии число этих языков до 150? И еще один вопрос: в интервью шведскому телевидению вы сказали, что давно ищете печатную машинку с идишским шрифтом. Удалось ли вам ее найти?

— Прежде всего, мои книги переведены не на 50, а на 16 языков, — последовал ответ писателя. — Я сказал об этом во время одного из интервью, однако в текст публикации вкралась ошибка и вместо слова «шестнадцать» было напечатано «шестьдесят». До сих пор мне приходится извиняться за эту опечатку. Но может быть сейчас и в самом деле число языков, на которые переведут мои книги, достигнет 60. За свою жизнь мне часто доводилось наблюдать, как самая большая, нелепая ложь вдруг становилась правдой. Что касается пишущей машинки — уже много лет в мире не производят машинок с идишским шрифтом — только с ивритским. Я боюсь, что даже всей Нобелевской премии не хватит на то, чтобы приобрести две новые машинки с идишским шрифтом. Потому я и обращаюсь с телеэкрана к тем, у кого есть такая машинка, и она ему не нужна — может быть, он согласится подарить мне ее. Моей машинке исполнилось уже 43 года, и за это время она превратилась в строгого литературного критика. Каждый раз, когда я пишу что-то, что ее не устраивает, она начинает выделываться. У нее заедают буквы. Я отсылаю ее к мастеру, но тот уверяет, что с машинкой все в порядке и она отказывается у меня работать исключительно по принципиальным творческим соображениям.