Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [147]

— Так что, — закончил Зингер, как вы видите, когда речь заходит о бедности и безумии, наш еврейский язык оказывается и в самом деле самым богатым в мире! И потому нет ничего страшного, что в нем нет таких слов, как «автобус» или «метро». Ведь ни один язык в мире не сравнится с ним по богатству и выразительности, когда нужно рассказать о тончайших оттенках человеческих чувств! Кстати, а знаете ли вы, как произносят слово «сумасшедший» почти все американцы? Очень просто: ме-шу-га!

* * *

Ну, а затем настало воскресенье — день вручения Нобелевской премии. Утром в номер Зингера пришла Рут Якоби, чтобы напомнить ему, что он должен педантично следовать всем правилам церемонии и ни на «йоту» от них не уклоняться.

Но одно это требование вывело Башевиса-Зингера из себя — он заявил, что никогда в жизни не следовал каким-либо правилам, не подчинялся чьим-либо указаниям и тем более не собирается это делать ради какой-то паршивой Нобелевской премии. Лишь когда Рут разрыдалась и сказала, что если ее «подопечный» во время церемонии ошибется, то ее уволят из МИДа, Зингер сменил гнев на милость и согласился вместе с молодой женщиной изучить распорядок церемонии, а затем отправился вместе с ней на ее генеральную репетицию в главный концертный зал Стокгольма.

Когда он вернулся с репетиции, времени на отдых не оставалось — церемония вручения Нобелевской премии начиналась ровно в 16.30.

К этому времени главный концертный зал Стокгольма уже был полон народу. Над сценой зала нависал огромный герб Швеции, под которым отсвечивали золотые цифры «1978». Среди одетых во фраки мужчин и щеголявших в вечерних туалетах дам особенно выделились шведские генералы, никогда не участвовавшие в сражениях, но, тем не менее, почему-то обвешанные с ног до головы всевозможными медалями и орденами. Большинство из присутствующих откровенно скучало — все они уже не раз были свидетелями церемонии вручения Нобелевской премии, знали, что она расписана до мелочей, и явились сюда скорее по обязанности, чем из любопытства.

Наконец, герольды протрубили в серебряные трубы, и король с королевой, а вслед за ними и другие члены королевской семьи стали подниматься на сцену, а за ними медленно, степенно двинулись и лауреаты Нобелевской премии этого года. Башевис-Зингер шел последним, и на его лице застыло какое-то странное, отсутствующее выражение — казалось, он обдумывает свой новый рассказ и все происходящее вокруг его совершенно не касается. Когда все участники церемонии оказались на сцене, председатель Нобелевского фонда профессор Сон Бернжистром объявил церемонию открытой и пригласил членов Нобелевского комитета огласить достижения лауреатов, за которые они были удостоены столь высокой награды.

Каждого лауреата, согласно заведенной традиции, представлял один из членов Нобелевского комитета — как правило, профессор, специализирующийся в той области, за которую «его» лауреат и получил премию. О достижениях Башевиса-Зингера было поручено доложить профессору литературоведения Ларсу Джеленстону.

«Многие образы писателя, — отметил профессор Джеленстон, — уже вошли в пантеон вечных образов мировой литературы….»

Когда потом Башевиса-Зингера спросили, что он чувствовал в те мгновения, писатель ответил, что ему в какой-то момент показалось, что миллионы погибших в Катастрофе говоривших на идиш евреев стоят за его спиной, и он вдруг начинает растворяться среди них, ощущая себя лишь крохотной клеточкой огромного еврейского народа, и это не ему, а всей культуре европейского еврейства воздаются такие почести. Но в следующее мгновение его сердце вдруг сжалось от боли — для полноты счастья ему не хватало, чтобы рядом с ним, на этой сцене, стоял его брат Исраэль-Иешуа Зингер.

После вручения дипломов и памятных медалей лауреатов, согласно правилам церемонии, ее участники направились в старую ратушу Стокгольма на банкет в честь лауреатов, в котором принимало участие 1200 человек. Лауреаты Нобелевской премии шли в этой процессии за королевской четой, под руку с кем-то из членов королевской фамилии. Профессору Капице досталось вести под руку вдовствующую королеву-мать, а вот Башевису-Зингеру волею судьбы в качестве спутницы была назначена юная сестра короля принцесса Кристина.

Обычно марш лауреатов из концертного зала в ратушу проходит в чопорном молчании, однако тогда, в 1978 году, и эта традиция была нарушена — неожиданно тишину прервал громкий, заливистый смех принцессы. Девушка попыталась вернуть себе обычное выражение лица, но через мгновение начинала снова почти неприлично хохотать — видимо, смеясь над какой-то шуткой, отпущенной Зингером по поводу этого чинного шествия.

— Что ты ей такого сказал, что она просто умирала от смеха? — спросил потом отца Исраэль Замир.

— Гм… А с каких это пор ты стал вмешиваться в мои отношения с женщинами?! — ответил Башевис-Зингер.

Во время банкета в ратуше каждый лауреат должен был выступить с трехминутным спичем — разумеется, тоже очень чопорным и серьезным. Однако Зингер вновь не пожелал следовать установленным традициям — его спич трудно было назвать официальным.