Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [143]

— Кажется, ты чем-то недоволен, Гиги? Тебе что-то не нравится? — спросил он.

— Да, мне не нравишься ты, твое пошлое поведение! — прямо ответил Исраэль Замир. — Неужели ты сам не чувствуешь, что ведешь себя, как зарвавшаяся голливудская звезда?! Все эти твои улыбки, махания ручкой, позы… просто отвратительны. Да у тебя даже походка в последние дни изменилась! Ты виляешь задницей, как какая-то старая бл…дь!

В ответ Башевис-Зингер подошел к сыну и положил ему на плечо руку.

— Не волнуйся, сынок! — сказал он. — Все, что сейчас происходит, весь этот праздник подобен цветку, который раскрывается только на одну ночь, чтобы затем навсегда закрыться. Деньги и слава на самом деле никогда ничего для меня не значили. По сути дела, мы приехали в Стокгольм только на одну ночь, и эта ночь очень скоро закончится. Да, я пожимаю руки всем этим королям и графьям, я улыбаюсь фотографам, но в душе я остаюсь все тем же бедняком из еврейского местечка. Так что тебе незачем волноваться за мою душу. Когда все закончится, я вернусь в ту же квартиру, где жил, надену тот же халат, который ношу уже сорок лет, влезу в свои сношенные тапки и сяду писать. Я никому не позволю изменить мою жизнь. Да и что нужно такому человеку, как я? Старая мебель, старые фотографии, напоминающие о прошлом. Я по-прежнему буду вставать в семь часов утра, садиться в свое кресло и писать, писать, писать… Я вновь стану рабочей лошадью, которой нужен редакторский кнут, чтобы она продолжала работать. Так что не волнуйся — я останусь тем же Башевисом-Зингером, которого ты знаешь. Поверь, я не голливудская звезда, и вся эта позолота мне совершенно чужда. Я просто… старый еврейский писатель, рассказывающий людям о чертях и привидениях, в которые они не хотят верить.

В одном из интервью, данном в те дни, Зингер выразил эту мысль еще более лаконично. «Вчера я был просто идишский писатель, — сказал он. — Сегодня я — лауреат Нобелевской премии. Завтра — снова просто идишский писатель».

* * *

Накануне дня выступления Башевиса-Зингера со своей Нобелевской лекцией Рут Якоби объявила, что и самому лауреату, и всем его гостям-мужчинам следует взять напрокат фраки, так как они считается обязательной формой одежды на церемонии вручения диплома Нобелевского лауреата.

— Не знаю, удастся ли подобрать фрак точно по моему размеру, — засомневался Зингер.

— Это не важно, — улыбнулась Якоби. — В магазине портной подгонит фраки так, что будет казаться, будто они сшиты именно для вас.

Однако когда, обмерив Зингера и всех его друзей, работники магазина фраков выдали им брюки и фраки, соответствующие их размерам, Зингер и Вебер, оглядев друг друга, расхохотались.

— Ну, ты выглядишь как законченный шлимазл[52]! — сказал Зингер Веберу.

— Ты лучше на себя посмотри! — не остался тот в долгу. — Форменный Чарли Чаплин!

Но если Веберу, Замиру и всем остальным фраки и в самом деле удалось очень быстро подогнать по фигуре, то с главным виновником торжества вышла довольно длительная заминка. Когда портной укорачивал брюки, они оказывались Зингеру слишком коротки, когда удлинял — слишком длинны и широки, а фрак упорно отказывался приталиваться и не морщить на его костлявой фигуре.

— Эти лауреаты Нобелевской премии всегда одна большая головная боль! — пожаловался вконец измученный этими бесконечными переделками портной.

— Ничего удивительного! — заметил в ответ Башевис-Зингер. — Просто там, «наверху», считают, что еврейскому писателю отнюдь не пристало получать Нобелевскую премию во фраке. Он должен принимать ее, будучи одетым в шелковый субботний халат и со штраймлом[53] на голове — как и полагается настоящему еврею в день его праздника.

В самый разгар примерки в магазин вошли корреспондент израильской газеты «Маарив» Шмуэль Шницер и тот самый шведский банкир, который во что бы то ни стало решил устроить банкет в честь Зингера. Оба они справедливо рассудили, что лучшего места и времени для того, чтобы обойти Рут Якоби, просто не найти.

— А вы действительно банкир? — спросил Зингер, когда тот повторил свое приглашение.

— Действительно, — ответил тот. — Помимо этого, у меня есть большой текстильный бизнес… Но моя душа принадлежит идишу. Как я уже сказал, я выпускаю книги и организую вечера чтения на этом языке.

— А как идет ваш бизнес?

— Слава Богу…

— Это большой бизнес?

— Довольно большой, так что приходится много работать…

— Значит, будучи чрезвычайно занятым человеком, вы находите время для пропаганды идиша? — спросил Зингер. — Да, вы просто сумасшедший! И я обязательно напишу о вас рассказ. Кстати, «банкет у банкира»… Это звучит здорово. Очень хорошая аллитерация. Так что я принимаю ваше предложение!

Когда осчастливленный этим обещанием бизнесмен ушел, Шмуэль Шницер приступил к тщательно продуманному им интервью с писателем.

— Господин Зингер, — начал он, — представляли ли вы когда-либо в свои мечтах, что настанет день — и вы окажетесь подобном магазине в Стокгольме, чтобы подготовиться к церемонии вручения Нобелевской премии?

— Этот мир безумен. В нем возможно все, что угодно, — засмеялся в ответ Зингер. — Хотя трудно понять, каким образом книги, написанные для горстки оставшихся в живых евреев, вдруг стали бестселлерами на многих языках. Думаю, тут все-таки не обошлось без вмешательства неких высших сил…