Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [138]

Так финал романа «Мешуга» неожиданно перекликается с финалом «Шоши» — и там, и тут возникает все то же напоминание о Боге и все тот же вечный вопрос о высшем смысле бытия.

«Мы ждем ответа», — этими словами заканчивается «Шоша».

Сам Башевис-Зингер утверждал, что такого ответа не существует. И, тем не менее, он продолжал его ждать…

Глава 5 Триумфатор

Во второй половине 70-х годов Исаак и Эльма Зингер проводили в купленной ими второй квартире в Майами. Климат Майами подходил страдающей артритом Эльме куда лучше, чем климат Нью-Йорка, да и к тому же в Майами в этот период стало селиться много пожилых еврейских пар, и потому там не было недостатка в общении.

Утром 4 октября 1978 года супруги Исаак и Эльма Зингер, по заведенной ими после переезда в этот город традиции, как обычно, завтракали в своем любимом кафе «Шелдонс». Они уже перешли к кофе, когда к их столику подошел официант и сообщил, что миссис Зингер просят к телефону.

Оставив мужа, Эльма прошла к стойке с телефонным аппаратом, но уже через минуту торопливым шагом, почти бегом вернулась назад.

— Кто это звонил? — исключительно из вежливости поинтересовался Башевис-Зингер.

— Неважно кто, а важно, что он сказал! Только что по радио передали, что ты стал лауреатом Нобелевской премии! — выпалила Эльма.

Ни один мускул не дрогнул на лице ее мужа при этом сообщении.

— Успокойся. Это, видимо, просто какая-то ошибка, — сказал он.

— Нет никакой ошибки! По радио назвали твое имя! Сказали, что ты — лауреат…

— Даже если это и так, может быть, ты все-таки дашь мне спокойно доесть? — ответил Башевис-Зингер, отправляя в рот кусочек булочки.

Мы уже никогда не узнаем, чего ему стоило в те минуты это показное спокойствие. Однако нет никаких сомнений, что на самом деле под маской равнодушия он попытался скрыть ту волну счастья, которая вдруг захлестнула все его существо, едва он услышал это известие. На какое-то мгновение он снова стал маленьким мальчиком, сыном нищего раввина с Крохмальной улицы, которого вдруг пришли известить, что царь Давид назначил его своим наследником, и отныне он, Иче-Герц, будет жить во дворце, править миром и иметь тысячу жен и наложниц…

Башевис-Зингер втайне мечтал об этой минуте больше десяти лет — с того времени, как Нобелевский комитет включил его в список потенциальных кандидатов на получение этой премии. И все эти годы он скрывал страстное желание стать Нобелевским лауреатом под все той же маской литературного аскета, равнодушного к каким-либо наградам, — так, во всяком случае, считает сын писателя Исраэль Замир.

В своей книге «Мой отец, Башевис-Зингер» Замир вспоминает, как сразу после присуждения Нобелевской премии писавшему на иврите израильскому писателю Шаю Агнону Зингера попросили дать интервью о том, как он относится к этому событию.

— Я от всей души желаю старому еврейскому писателю новых творческих успехов и долгих лет жизни, — ответил Башевис-Зингер.

— Но не кажется ли вам, что присуждение Нобелевской премии Агнону значительно понижает ваши шансы на получение этой награды? — задал дотошный журналист следующий вопрос.

Зингер в ответ только повел плечом.

— Видите ли, мои любимые писатели — Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, Гамсун и другие также не были удостоены этой премии, — заметил он. — Настоящие писатели вообще пишут отнюдь не для того, чтобы получить какую-либо премию. Творчество для них — это насущная необходимость, нечто, без чего они просто не могут жить.

Однако от Замира не укрылась та тень, которая пробежала по лицу отца в минуты, когда он давал это интервью, и, дождавшись ухода журналиста, он продолжил этот разговор.

— И все-таки, скажи честно, ты ведь не распрощался с надеждой получить эту премию? — сказал он. — Как-никак книги лауреатов Нобелевской премии выходят огромными тиражами и переводятся на десятки языков. Разве тебе не хочется, чтобы тебя читали во всем мире?!

— Конечно, мне крайне важно, чтобы мои книги выходили во всем мире, — ответил Зингер. — Но даже если бы я знал, что их никогда не прочтет ни один человек, я бы все равно продолжал писать.

Однако Зингер, вне сомнения, продолжал жить надеждой на присуждение ему Нобелевской премии. В 1977 году, поздравляя с это наградой Сола Беллоу, он в разговоре с ним не без грусти заметил, что его шансы стать лауреатом с каждым годом становятся все более призрачными.

И вдруг этот утренний звонок, и лицо Эльмы, сиящее от счастья ярче стоящего над Майами солнца…

Едва подойдя к дверям своей квартиры, Зингеры услышали, как за дверью надрывается телефон, и с этой минуты и вплоть до глубокой ночи они уже не отходили от аппарата. Звонки с поздравлениями от друзей, родственников и читателей следовали один за другим. Звонили со всех концов Соединенных Штатов, из Канады, Аргентины, Чили, Франции, Израиля…

Восхищенные возгласы давних почитателей его таланта сменяли умоляющие голоса редакторов газет и телеканалов с просьбой как можно быстрее назначить встречу для интервью. А так как речь шла зачастую о ведущих изданиях страны, отказать им Башевис-Зингер чувствовал себя просто не вправе.

Словом, с этой минуты и вплоть до самого своего отъезда в Стокгольм у Зингеров не было ни дня покоя.