Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера - [137]

Смерть Шоши в дороге, на следующий день после ее ухода с Грейдингером из Варшавы тоже, безусловно, не случайна — она символизирует собой смерть, уход того польского еврейства, олицетворением которого была Шоша. И Зингер не случайно роняет, что она умерла как «праматерь Рахиль» — несмотря на то, что по Библии Рахель была матерью только Иосифа и Биньямина, в еврейской традиции она, как ни странно, воспринимается как Праматерь всего еврейского народа и Главная Заступница его перед Богом.

Мир после Катастрофы, мир без Шоши — это уже другой, безумный, изломанный мир, и именно эта мысль и становится лейтмотивом в последнем романе Башевиса-Зингера «Мешуга» («Сумасшедший»).

* * *

Роман «Мешуга» был написан в 1982 году явно на волне успеха, завоеванного «Шошей», и объявлен автором своеобразным ее продолжением, хотя, по большому счету, это произведение связано с «Шошей» только одним общим героем — все тем же Ареле Грейдингером, живущим теперь в Америке. Роман этот, по общему и, следует признать, справедливому мнению критиков, значительно слабее «Шоши», хотя и в нем есть немало интересных, ярко написанных страниц.

Если и считать «Мешугу» продолжением «Шоши», то продолжение это, в первую очередь, экзистенциальное.

Во-первых, как и «Шоша», «Мешуга» представляет собой продолжение «игры в мемуары». Некоторые герои романа знакомы читателю по прежним, псевдоавтобиографическим произведениям Башевиса-Зингера, прежде всего, опять-таки, по повестям «Молодой человек в поисках Любви» и «Заблудившийся в Америке», однако на самом деле речь идет о художественном вымысле, о своеобразной игре с Зингера с собственной судьбой во «что было бы, если…».

Во-вторых — и это, по видимому, главное — основная коллизия «Мешуги» совпадает с основной коллизией «Шоши». Но на этот раз, оказавшись в схожих обстоятельствах, Ареле Грейдингер делает совершенно иной выбор: он соглашается жениться на Мирьям, которая одновременно любит и его, и старого, смертельно больного Макса Абердама и какое-то время сожительствует с ними обоими, не будучи при этом официально разведена с мужем.

Впрочем, на этот раз в романе нет ни одного героя, о котором можно было бы сказать, что он ведет нравственный с еврейской точки зрения образ жизни. Макс Абердам спит практически со всеми знакомыми ему женщинами. Мирьям спит с Абердамом и одновременно с готовностью ложится в постель с Грейдингером. Грейдингер продолжает любовные отношения со Стефой, что совсем не мешает ее престарелому мужу Леону, затем он заводит интрижку со служанкой Абердамов Цловой, и время от времени заглядывает в гости к другой своей давней любовнице Фрейдл… Линн Страллнер, богатая американка, за ребенком которой присматривает Мириам, оказывается лесбиянкой…

В мире, где нет Шоши, не находится места и для Бога и Его заповедей, а значит, «все позволено», значит, нужно жить единственным днем, никак не сдерживая любые свои страсти и желания.

Во второй части романа его герои предпринимают бессмысленное и совершенно безумное путешествие в Израиль, но и там ни один из них не обретает ни смысла жизни, ни покоя. Финал романа многозначителен:

«Мириам перестала плакать. Развалившись на кровати, она сказала:

— Если у нас будет ребенок, мы назовем его Максом.

— Не будет никаких детей, — сказал я.

— Почему нет? — спросила она.

— Мы с тобой похожи на мулов, — ответил я, — последние в поколении».

И все. Финальная точка, поставленная после, по сути дела, той же мысли, на основе которой строится Шоша: отказ от Бога и тех нравственных императивов, на которых все предыдущие поколения евреев строили свою жизнь, ведет к полному вырождению, к появлению бесплодного во всех смыслах поколения, означает, по сути дела, смерть самого еврейского народа. И как тут не вспомнить знаменитое восклицание Достоевского: «Да и можно ли представить еврея без Бога?!»

Однако перед этим горьким финалом Зингер вводит вроде бы совершенно малозначительную сцену:

«Не успели мы войти в квартиру, как зазвонил телефон. Корректор из «Форварда» нашел в одной из моих статей ошибку и спрашивал разрешения исправить ее. Я сказал ему:

— Вы не должны просить разрешения, потому что это главная цель вашего существования: исправлять промахи писателей, где бы вы их ни находили».

Согласитесь, что весь этот разговор звучит, по меньшей мере, странно: даже далекий от журналистики человек прекрасно знает, что ни один корректор не станет спрашивать, исправлять ли ему допущенные тем или иным автором ошибки, или нет — ведь исправление ошибок является его прямой обязанностью. И, очевидно, речь тут идет о некоем ином Корректоре, который вдруг решил вступить в диалог с автором и задать ему, в общем-то риторический вопрос о том, может ли он исправить допущенную тем ошибку. Сама цель существования этого Великого Корректора, напоминает Зингер, заключается в исправлении допущенных людьми ошибок и Ему незачем спрашивать разрешение на такое исправление. Да, каждый из людей сам пишет книгу своей жизни, но трудно представить, во что бы превратился этот мир без его Главного Корректора, исправляющего человеческие ляпы, нравится это самим людям или нет.