Последний барьер - [74]

И это все, что довелось гостям услышать от «Эй, шагай…», а Мейкулис до того расстроен, что отстал и снова ковыляет не в ногу, взмахивая обеими руками одновременно вперед-назад.

В тот момент, когда председатель совета отделения «настоящего воспитателя» принимает большой никелированный кубок и все громко хлопают в ладоши, Бамбан проскальзывает за угол школы, толчком распахивает незапертое окно и залезает в свой класс.

Схватив мел, размашисто пишет во всю доску короткое слово, которое нередко украшает стены общественных уборных, затем кидается к шкафу, выволакивает оттуда охапку бумаг и старых тетрадей, раскидывает их по надраенному полу, быстро распихивает ровные ряды парт и выпрыгивает в окно, успевая пристроиться к колонне, марширующей со спортплощадки.

Гости обошли общежития и направляются к школе.

По дороге Аугсткалн рассказывает Ветрову о специфике учебного процесса, иногда уточняя у Озолниека только отдельные мелочи. Контролер отпирает двери школы, и в нос ударяет скипидар от свеженатертого паркета. Полковник на ходу проводит рукой по радиаторам отопления и, подняв ладонь, критически ее рассматривает — не пристала ли к ней пыль, Но этот прием проверки всем давно известен, так что подоконники и радиаторы помыты с особой тщательностью.

— Ничего, начали понимать толк в гигиене, — удовлетворенно говорит полковник.

В учительской полистали классные журналы.

— Двоек много, с неуспеваемостью плохо боретесь.

— Да, образцовой нашу школу назвать трудно.

— Но учителям ведь выплачивают двадцать пять процентов надбавки. Пусть и работают на сто двадцать пять процентов мощности, — смеется полковник.

— Учителя стараются, да не все зависит от них, — замечает Озолниек и думает, что в этих условиях и стопроцентная надбавка не компенсировала бы трудности работы. — По сравнению с осенью неуспевающих значительно меньше.

— Всегда может быть лучше, чем есть, — говорит Аугсткалн и поднимает палец. На это трудно что-либо возразить.

Все направляются в классы. По пути Озолниек рассказывает об учительнице Калме, о ее самоотверженной любви к своему труду. Ей по праву полагалось бы звание «Отличника народного образования», и, отворяя дверь класса, начальник как раз об этом собирался сказать.

— Прошу, — говорит он и отступает на шаг, чтобы пропустить полковника первым, но, окинув класс быстрым взглядом, бледнеет. Рука судорожно дергается, как если бы она хотела сделать самое нужное в этот момент движение — схватить полковника за локоть и вытащить его назад в коридор, но затем бессильно опускается.

— Это что же, мне адресовано? Красиво, что и говорить, — словно издали доносится голос полковника.

* * *

Вечером, перед отъездом, полковник, несмотря на внешнее добродушие и благорасположение, скрупулезно перечисляет обнаруженные недостатки, и Озолниек прекрасно знает, что про надпись в классе Аугсткалн забудет не скоро и при случае не раз о ней напомнит.

Озолниек выслушивает начальство со вниманием, но без чувства особой тревоги или огорчения. Таковы будни колонии. Жаль только Калме.

Наконец гости прощаются и отбывают, а Озолниек, в ту же минуту о них позабыв, сразу идет обратно в зону, чтобы принять участие в собрании в отделении Киршкална.

Киршкалн встречает его не в очень приятном расположении духа. Причина не только в событиях этого дня. Воспитатель не согласен с мнением начальника по поводу Иевиня.

— Выходит, из-за Зумента надо наказать Иевиня тоже. Это несправедливо. Мальчишка и без того изрядно пострадал.

— Ничего не попишешь, надо наказывать обоих, Иевинь не имел права затевать драку.

— Но Зумент его спровоцировал! Издевался над ним, председателем совета отделения.

— Вот именно: Иевинь — председатель, тем более он не смел пускать в ход кулаки. Как ты этого не понимаешь! — Озолниек строго смотрит на Киршкална. — На глазах у всего отделения командир дерется. Хороший пример, нечего сказать! Хочешь возвращения к старым временам, когда авторитет опирался на силу?

— Формально ты, может, и прав, но по-человечески — нет, — стоит на своей точке зрения Киршкалн. — Таким зументам кулаком иной раз докажешь скорей и втолкуешь больше, чем длинным разглагольствованием.

— И все-таки смирись с моей, пусть формальной, правотой. В колонии дракам должен быть положен конец.

— А если Иевинь получит взыскание, будет ли у него право оставаться председателем совета?

— Посмотрим. Мне кажется, Иевинь не очень-то и подходит. Слишком резок и горяч. Поглядим, как ребята поведут себя на собрании. Надо повернуть дело так, чтобы общественное осуждение было нацелено в основном против Зумента, а после провала на смотре это вполне вероятно.

Киршкалн молчит, и Озолниек его хорошо понимает.

— Вызови членов актива. Перед собранием надо с ними побеседовать.

* * *

Зумент ожидает собрания с холодным любопытством. Что ему могут пришить? Страх, что Ерум проболтался, уже прошел. К делу с ножом он непричастен, а за прочее Зумент спокоен. Только вот слишком уж скоро этот Нос засыпался. И прикончить Иевиня не удалось, как было задумано. Теперь Носу дадут срок, и бежать придется без него, сам виноват. Опоздать ко второй дате, назначенной Епитису, нельзя ни в коем случае. И Зумент уже чувствует себя одной ногой на воле, фантазия несет его к государственной границе и даже переносит через нее. Благодать!..