Последний барьер - [72]

— Ах, вот до чего дело уже дошло? — мрачно ворчит Киршкалн, а громко, так, чтобы все слышали, говорит: — Ничего, научишься.

— Но ведь отделение займет плохое место. Когда мне учиться? Командовать надо же прямо сейчас. Калейс и Иевинь умели, а у меня коленки дрожат от страха. И еще полковники эти глядят. Может, кто другой.

— Кто же, по-твоему?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Поэтому командовать будешь ты. О Зументе не может быть и речи.

— Провалимся.

— Сказано тебе — будешь командовать!

Воспитанник пожимает плечами и, повернувшись к отделению, неубедительно предлагает:

— Ну тогда шагом марш!

Киршкалн идет следом за ребятами по направлению к спортплощадке и тоже чувствует, что ничего хорошего не будет, что Зумент и в самом деле командовал бы лучше. В какой-то момент у воспитателя даже возникает еретическая мысль: «А может, разрешить?» — но тут же сам понимает, до какой чуши он додумался, и зло начинает его разбирать еще сильней. «Не иначе, как сам черт взялся мне сворачивать мозги набекрень». Какой же он шляпа, что своевременно не подумал о нескольких пригодных кандидатурах в командиры! Полковник придает большое значение строевому смотру. «Но для кого же я работаю, для него или для ребят?» — успокаивает себя Киршкалн и бросает недовольный взгляд на трибуны.

Получилось так, что Озолниек сел ближе к Ветрову.

Колонисты выстраиваются на спортплощадке и ждут результатов жеребьевки, которая определит порядок выхода отделений.

— Как оцениваете нынешнее состояние колонии?

Конечно, я имею в виду не сегодняшний парад, а истинное положение дела, — как-то ни с того ни с сего спрашивает подполковник.

— Почему вы думаете, что то, что вы видите сегодня, не отвечает всамделишному состоянию? — Озолниек улыбается и пристально смотрит на Ветрова.

— Я вас понимаю, — подполковник отвечает тоже с улыбкой, — но, к сожалению, я практик. До сих пор был начальником колонии для взрослых. — И Ветров называет номер места заключения.

— А как вы отвечали начальству, когда там работали?

Они обмениваются понимающими взглядами я смеются, довольные друг другом. После небольшой паузы подполковник задумчиво говорит:

— Да, с подростками работать намного трудней, чем со взрослыми.

— Я придерживаюсь того же мнения. Но многие считают наоборот.

— Да, — соглашается Ветров. — Рассуждают так: взрослые, мол, совершают более тяжкие преступления, и потому они трудней в обращении. Практика этого не подтверждает. Насколько я мог заметить, мышление взрослых заключенных значительно ближе к реальной жизни, они умеют рассуждать более трезво. У меня самые большие трудности бывали тоже с ребятами, которые поступали из колоний для несовершеннолетних. Конечно, бывают исключения, но на то они и исключения.

— Возможно, менее обдуманные, но тоже серьезные преступления встречаются и у моих, и все только из-за ветра в голове, — говорит Озолниек.

На баскетбольную площадку — она как раз напротив трибун — выходит первое отделение. Сначала требуется исполнить повороты на месте, затем на ходу, и в заключение каждое отделение должно пройти со своей песней. Глядя на колонистов, Озолниек говорит:

— Давеча вы спросили об истинном состоянии. Можно сказать, неплохое. Если бы дела обстояли плохо, такой парад было бы не организовать. Как говорится, на круг я поставил бы по пятибалльной системе тройку с плюсом, а может, даже четверку. Но были времена, когда тройку с минусом было не натянуть. Кое-что сделали и будем делать впредь.

— И каким, по вашему мнению, должно быть главное направление?

— Главное, направление? — Озолниек на мгновение задумывается. — Есть несколько главных направлений, но вкратце я сформулировал бы приблизительно так: надо обеспечить ребятам активное участие в полезных мероприятиях, чтобы они могли показать, что и они способны на хорошие дела. Это вселяет веру в собственные силы. Причем мероприятия должны быть не лишены некоторой романтики, и надо, чтобы в основе взаимоотношений с колонистами было обоюдное уважение, доверие и справедливость.

— А что необходимо для того, чтобы это можно было осуществить?

— Здесь, в колонии, требуются энтузиасты: воспитатели, учителя, мастера. У вас же, в управлении, — работники, способные понимать существо нашего дела и не буквоеды. Кроме того, не плохо было бы помнить о том, что колонии для подростков — в первую очередь воспитательные заведения, а производство — это уже второстепенное дело.

Подполковник трет лоб, снимает фуражку и кладет ее рядом на скамью. На солнышке становится жарко.

— Н-да-а, — произносит он после минутного раздумья, переводит ненадолго взгляд на марширующих воспитанников; отделение, которое проходит сейчас, не очень дружно запевает песню. Затем опять обращается с вопросом: — Но ведь труд и учеба в школе наравне с полезностью приносят также и веру в свои силы. Разве не так?

— Да, вы правы, но если поглубже вникнуть в специфику колонии для несовершеннолетних, то не всегда это так. Фактически колония в некотором роде заезжий двор. И время пребывания тут слишком короткое, да и умишко у ребят еще не ахти какой. На свободе возможности учиться и работать были гораздо шире, чем у нас. Они разве этим воспользовались?