Последний барьер - [23]

Говорить или не говорить — это ей решать.

— Вы можете дать мне слово, что сын о нашем разговоре не узнает?

Киршкалн утвердительно кивает.

— Валдиса привел в такую дикую ярость не страх, что девушка утонет, если ее бросят в реку. Расма хорошая пловчиха, и глубина там не более чем по пояс. Это и на суде подчеркивалось — ни ей, ни Валдису ничто не грозило гибелью. Все равно. Но перед тем как подошли посторонние, Расма стирала в Гауе белье и была в одном лишь легком платьице. Мужчины эти сперва волокли ее по траве, потом схватили за руки, за ноги и стали раскачивать. А девушка была почти нагая. Они и давай отпускать всякие похабные шуточки, издеваться над девчонкой. Не знаю, может, вы, мужчины, ничего ужасного в этом и не усмотрели бы, но для Валдиса с Расмой…

Киршкалн чувствует, как кровь ударяет ему в голову.

— В суде об этом не было сказано ни слова. Я говорила тогда Расме, что надо все рассказать, но эта дурочка пришла в ужас: «Да что вы, разве можно об этом вслух! И потом, что скажет Валдис? Разве не достаточно мерзко было уже тогда?» Так оно и осталось. Да и навряд ли это сыграло бы роль.

Скайдрите Межуле перевела взгляд на окно и задумалась.

— А Расма работает или учится? — после долгой паузы поинтересовался Киршкалп.

— Учится на факультете биологии. Они отправились по Гауе как раз после ее вступительных экзаменов в университете. Валдис и отпуск себе подгадал к этому времени.

— Я мог бы повидаться с этой девушкой?

Заметив тревогу во взгляде Межуле, Киршкалн спешит ее успокоить.

— Нет, нет, обо всем этом я не скажу ни слова.

Можете не беспокоиться.

— Вам придется зайти в конце дня. Она живет неподалеку, но сейчас ее нет дома.

— Что ж, можно и в конце дня, — говорит Киршкалн и задает вопрос, давно бывший у него на уме: — Почему вы не отвечали на мои письма, не приезжали навестить сына?

— Понимаете… — затрудненно отвечает женщина. — Письма я получила, но… я ведь не знала, что вы за человек. Валдис не хочет, чтобы я туда приезжала. «Нечего тебе делать в таком месте, — сказал он, когда мы прощались. — Дай слово, что никогда ко мне не приедешь». И я дала ему слово.

— Н-да… тогда конечно, — задумчиво произносит Киршкалн. — Ну, поглядим, как будет дальше. И вот еще что — извините за бестактный вопрос — при каких обстоятельствах умер ваш муж?

— Упал, когда приколачивал лозунг к фасаду дома. Можно было и по-другому, но он рискнул, отчаянный был. С тех пор прошло двенадцать лет. Валдису, наверно, очень недоставало отца. Мальчикам, когда они подрастают, отец все-таки нужнее, чем мать. А то в них возникает какая-то пустота. В чем дело — не знаю; мы, женщины, заполнить ее не умеем. — Рука вновь тянется к кармашку халата, но Межуле делает над собой усилие, поднимает глаза на Киршкална и шепчет: — Помогите Валдису!

— Что смогу, сделаю, — говорит он и направляется к двери. — Если зайду к вам часов в пять, это будет удобно?

— Конечно! Буду ждать. И Расма тоже.

Навестив двух недавно освобожденных воспитанников и с большим трудом отыскав в воскресный день нужного ему судейского работника, Киршкалн неторопливо шагает по щербатому тротуарчику улицы Сэню, размышляет о своих ребятах — бывших и нынешних.

Досрочно освобожденные осенью воспитанники пока что держатся. За Крауклиса, пожалуй, можно уже быть спокойным, а за Булавского? Иманта он застал за столом, на котором были брошены только что сданные карты и стояли бутылки с пивом. Двое дружков поспешили откланяться. Имант сидел и молчал. Ему, кажется, стало стыдно перед бывшим воспитателем.

Дверь из кухни иногда приоткрывалась, в ней показывалась голова матери, выпаливала несколько бранных фраз и вновь исчезала для обдумывания следующего заряда.

— Как живется? А как может житься бывшему арестанту? Сами знаете!

По всему чувствовалось, что дела у парня не клеятся. Мало-помалу кое-что из него удалось вытянуть.

— На работу устроили, но мне не понравилось. Я им там был ни к чему. Как собаке пятая нога. Ушел. Поступил в другое место, но и там глядят исподлобья, как на волка. Из отдела кадров ужо стукнули — сидел. Когда подходишь, сразу лапы в карманы — боятся, как бы за руку здороваться не пришлось, либо кошельки щупают — не вытянул ли. Так и охота в морду двинуть. Помочь? Нет, от вас мне ничего не надо. Если начнете помогать, еще хуже станет. Все равно уйду и оттуда. Выдержку, говорите, не надо терять? А я и не теряю.

Из кухни снова просовывается женская голова:

— И чего эта милиция покоя малому не дает? Как только чего упрут в нашем районе или драка какая, — так сразу сюда. Этак и спятить можно. Говорю, поставьте ему койку прямо в милиции — не надо будет тогда бегать, сразу будет видно, чего он делает. Ежели подозрительный, так приставьте к нему караульного. Вон соседи уже здороваться перестали, у нас все равно что в участке — только и бегают туда-сюда эти с блестящими пуговицами.

Что было сказать Киршкалну в ответ на эту тираду? Он говорил о том, что долг милиции проверять, не замешаны ли бывшие колонисты в каком-либо новом деле. И насчет работы тоже. Надо потерпеть, со временем все изменится, если хватит выдержки и характера не поддаться, доказать, что с прошлым покончено раз и навсегда. Не так-то просто завоевать доверие людей, на которое однажды наплевал.